Лев Святого Марка. Варфоломеевская ночь - [122]

Филипп остановился в испуге.

– Стреляли два раза из окна одного дома, – продолжал Франсуа, – первая пуля оторвала адмиралу палец на правой руке, а другая попала в левую руку. Он шел с несколькими дворянами от короля; двое из них увели адмирала домой, а другие ворвались в дом, из которого стреляли, но нашли там только женщину да слугу, – убийца скрылся через заднюю часть дома, где его ожидала лошадь. Говорят, что дом этот принадлежит старой герцогине Гиз. Полчаса тому назад об этом узнали во дворце, и ты можешь вообразить себе, как все ужаснулись. Король заперся в своей комнате, принцы Наваррский и Конде – в глубоком горе; они любят адмирала, как отца, а остальные наши единоверцы вне себя от негодования. Говорят, что человек, ускакавший от дома, из которого стреляли в адмирала, был тот самый негодяй Морвель, который изменнически убил де Муи и был за это награжден королем. Говорят также, что, пока убийца находился в доме, лошадь его держал лакей в ливрее Гизов. Принцы Наваррский и Конде отправились к Колиньи, которому хирург короля перевязывает раны…

Глава XX. Набат

Филипп наскоро вооружился и вышел вместе с Франсуа.

– Я должен вернуться в Лувр, – сказал Франсуа, – мое место при Генрихе Наваррском. Он пошел к французскому королю просить позволения тотчас выехать из Парижа. Конде и Ларошфуко сделают то же, вернувшись от адмирала, потому что здесь, очевидно, всем грозит опасность.

Филипп поспешил к дому адмирала. Многие гугеноты-дворяне, вооружившись, спешили туда же, взволнованные горем и полные негодования. Во дворе и в приемной адмирала скоро собралось около трехсот дворян. Одни молча и серьезно ходили, другие, собравшись в группы, горячо обсуждали происшедшее. Все придерживались мнения, что это было покушение не на одного адмирала, а на всех гугенотов вообще, и приписывали это злодеяние Гизам, смертельным врагам реформаторской веры, главным виновникам всех гонений на гугенотов и ответственных за потоки крови, пролитой в междоусобных войнах. Было очевидно, что все должны скорее покинуть Париж и приготовиться к новой войне; но это станет возможным только, когда адмирал поправится настолько, что будет в состоянии уехать.

– Он ужасно страдает, – рассказывал один из дворян. – Хирург не принес инструментов и отрезал палец в три приема кинжалом. Мерлен, его духовник, был при нем с несколькими ближайшими друзьями. Все мы плакали; но адмирал обернулся к нам и сказал: «Друзья мои, о чем вы плачете? Я счастлив, что страдаю за веру». Потом он сказал, что искренно прощает виновного и его подстрекателей.

Через час пришел Франсуа.

– Принц видел короля, Филипп. Король страшно разгневан и поклялся, что подвергнет самому жестокому наказанию всех, кто виновен в этом преступлении. Нам не стоит тут оставаться, Филипп, мы все равно не увидим адмирала.

На улице их догнал граф де Валькур.

– Я только что от адмирала, – сказал он, – ему лучше. Хирург надеется, что на следующей неделе он будет уже в состоянии путешествовать на носилках.

– Хорошие вести, – сказал Франсуа. – Чем скорее мы выберемся из Парижа, тем лучше.

– Без сомнения, – согласился граф, – лишь бы адмирал поправился. Ему теперь грозит яд, и если бы даже сам король просил его остаться в Лувре до выздоровления, я не советовал бы ему принимать приглашение; но пока мы подождем. Король возмущен, он велел запереть все улицы Парижа, кроме двух, и требовать паспорт у каждого входящего и выходящего из Парижа.

Тем временем они подошли к дому графа.

– Войдите, господа, – сказал он, – моя дочь очень встревожена нападением на адмирала, к которому она питает глубокое уважение.

– Как он себя чувствует? – спросила поспешно Клара, когда они вошли в комнату.

– Ему лучше, Клара.

– Слава Богу! – сказала она с облегчением. – А что король?

– Он возмущен, как и мы, и намерен строго наказать убийцу и его подстрекателей. Он был у адмирала.

– Я хотела бы уехать в Дофинэ, папа. Этот город с его жестокостью мне ненавистен.

– Мы скоро уедем, дорогая. Доктор надеется, что через неделю адмирал сможет путешествовать на носилках, и мы все последуем за ним.

– О, как долго, папа! За неделю многое может случиться.

– Бояться нечего, Клара. Никто не посмеет сделать чего-нибудь из опасения гнева короля. Как вы думаете, монсеньор де Лаваль?

– Я согласен с вами, граф.

– А вы, сэр Филипп?

– Я не вижу основания к опасениям, граф, но думаю, что следовало бы принять некоторые предосторожности. Откровенно говоря, я заразился страхом от моего слуги, веселого малого, который теперь мрачен как туча; он боится восстания черни, подстрекаемой Гизами.

– Это не похоже на вас, побывавшего в стольких битвах и опасностях, – сказал граф с улыбкой. – Но какие же предосторожности мы могли бы предпринять?

– Я не думал об этом, – сказал Филипп. – Но, если бы от меня зависело, я предложил бы, чтобы одна треть нас – гугенотов, вооружившись, охраняла день и ночь наши квартиры; затем, чтобы было назначено место, например дом адмирала, куда все могли бы собраться в случае тревоги.

– Первое едва ли возможно, – заметил серьезно граф, – это показалось бы недоверием к обещаниям короля. У нас достаточно врагов при короле, которые сумеют истолковать ему наши действия в дурную сторону.