Лев Спарты - [36]

– Я не нахожу его жестоким. В Спарте я была просто девчушкой, и смерть была где-то далеко. Я стала взрослой, Теусер, взрослой всего за несколько дней. Во время войны юноши становятся мужчинами, а девушки – женщинами. Потому что смерть – удовольствие мужчин, а жизнь – забота женщин.

Она увлекла его вниз за собой, и когда она сняла с себя тунику, то бросила ее поверх его плаща и щита. Ритмичный напев далеких илотов отозвался ритмом в его голове, биением крови в ушах, и вскоре он перестал вообще что-либо слышать и ощущать, кроме охватившего его блаженства.

Демитрий въехал в лагерь спартанцев и остановил лошадей перед царем. Леонид, не веря своим глазам, смотрел на любимую пару коней и едва обратил внимание на напряженный, вежливый поклон илота.

– Ты гнал их всю дорогу от Спарты?

Он склонился, чтобы осмотреть ноги и копыта. Потом он выпрямился и огладил покрытой пеной бок скакуна, на котором Демитрий заехал в лагерь.

– Господин, я привез сообщение от царицы.

Илот передал царю деревянную табличку, поверхность которой была покрыта толстым слоем твердого воска.

– Царица приказала мне, чтобы я сказал вам, что это по ее повелению я взял ваших лучших лошадей. Никакие другие не смогли бы принести меня сюда так быстро. Также она пожелала, господин, что в случае, если мне удастся добраться сюда невредимым, вы дали бы мне свободу.

Леонид кивнул, его внимание уже переключилось на деревянную табличку. Агафон и Пентей подошли ближе и, после непродолжительного совещания, они жестом показали, чтобы я к ним присоединился.

– Мегистий, – сказал царь. – Моя жена прислала мне навощенную табличку, на которой нет никакого сообщения. Какой вывод из этого может сделать провидец?

Я внимательно осмотрел гладкую поверхность и вспомнил, что царица как-то сама дала интерпретацию такому посланию.

Я сказал:

– Леонид, много лет назад, когда твоя жена была еще девочкой, навощенная табличка была послана ее отцу Демаратом.

– Демарат – предатель.

– В то время, – заметил я, – он был изгнанником из Спарты. Хоть он и находился тогда среди персов, но не являлся их сторонником. Поэтому он послал сообщение царю, чтобы предупредить его, что персы собираются вторгнуться в Грецию. Это был поступок человека, который в душе остался спартанцем.

– Пусть так, – нерешительно согласился Леонид.

– Так как он опасался, что послание может быть перехвачено, то вырезал его на самом дереве, а не на воске. После этого он покрыл табличку толстым слоем твердого воска.

Леонид потянулся и отобрал у Агафона копье. Одним движением он насадил табличку на острие и направился через узкую полосу ровной земли к тому месту, где бурлил и шипел горячий источник. На наших глазах он сунул табличку в кипящую воду.

– До чего же женщины – хитрый народ! – заметил он. – Возможно, мы должны предоставить им разработку нашей военной стратегии.

– Например, Артемизии? – с хитринкой в голосе произнес Агафон.

Леонид нахмурился.

– Я говорил о женщинах, – сказал он, – а не о шлюхах.

Он вытащил исходящую паром табличку из воды и положил на камень. Мечом он соскреб толстый слой размягченного вязкого воска. Тот сошел тянущимися, липкими лентами, открыв выцарапанное на дереве послание.

Леонид положил меч и повернул табличку так, чтобы на написанное падало больше света. Мы наблюдали за ним. Все, что мне удалось рассмотреть на его лице, свелось к легкому сужению глаз и дернувшемуся нерву щеки. Закончив читать, он посмотрел вокруг себя с рассеянным выражением лица. В нескольких ярдах от него горел костер. Инстинктивно, Леонид швырнул деревяшку в него, и пламя закружилось вокруг нее.

Агафон настороженно спросил:

– Ты хочешь оставить нас, Леонид?

– Нет. Это касается всех спартанцев в Фермопилах.

Он обвел нас взглядом, словно готовясь вызвать кого-нибудь на бой.

– Мы не можем рассчитывать на то, что наши люди придут к нам на помощь.

Внезапно я понял, что ожидал этого. Это было в предзнаменованиях – темная, неясная угроза, которую я не смог в то время интерпретировать. Тем не менее, я молчал вместе с другими, ибо все свалилось на нас так неожиданно и без всякого объяснения, что у всех перехватило дыхание.

Первым нашелся Пентей.

– Но ведь было договорено, что после окончания праздников, наша армия выступит из города.

– Эфоры приняли тайное решение закрепиться в Коринфе и дождаться Ксеркса там, – мрачно сказал Леонид. – После того как и если, – добавил он, – Ксеркс сокрушит Афины и северную Грецию.

– А как же мы? – требовательно спросил Пентей.

Царь посмотрел на него.

– Есть какие-то вопросы в отношении нас, Пентей?

– Но мы же теперь не можем оставаться здесь?

– В том то и дело, – произнес Леонид, – что нам не остается ничего другого. Мы повинуемся приказам, данным нам не Советом, а народом Спарты и Греции. Мы дали клятву, и она не должна быть нарушена. Народ Спарты ждет от нас – и в этом я уверен, – что мы не покроем себя бесчестьем.

Он повернулся к Агафону.

– Завтра спартанцы примут на себя главный удар персов. На нас лежит вся ответственность – атака должна быть отбита.

– Да, господин, – сказал Агафон. – Как долго нам предстоит обороняться?

Леонид открыл было рот, но промолчал. Он еще раз взглянул на меня и произнес: