Лев пробуждается - [140]

Благодаря былой близости Брюс видел ее стиснутые зубы и ощутил приступ сочувствия к ее злосчастью, однако любовь осталась для него загадкой. Почти такой же, как повенчавшая его и Рыжего Комина с участью Шотландии. Этот мелкотравчатый хлыщ возвысился так исключительно потому, что владеет правом притязать на трон королевства и нужен Коминам, чтобы дразнить его, Брюса.

И все же Роберт порадовался, что Хэл там не был и не видел Изабеллу с Бьюкеном, ибо без кровопролития не обошлось бы.

— Странен сей союз, — заметил Генри Сьентклер за едой, и Брюс, продолжавший размышлять о Рыжем Джоне, подтвердил это взмахом руки.

— Уишарт говорит, Бог еще может его наладить, — сказал он с кривой усмешкой. — Мне пришла от него весточка из Роксбургского заточения.

Поерзав, сэр Генри состроил гримасу.

— Право слово, женский ум ведом ему лучше, нежели я полагал, — ответил он, и на миг Брюс застыл, разинув рот с недожеванным куском.

Киркпатрик хихикнул.

— Полагаю, государь Рослинский имел в виду брачный союз Бьюкенов, — пояснил он, — а не вашу помолвку с Рыжим Комином в роли Хранителей.

— Вы вряд ли проложите прямую борозду с этим человечком у локтя, — вдруг заявил Хэл. — Более несовместную упряжку волов не сыскать.

— Воистину, — проронил Брюс с застывшей улыбкой. Ему не понравилось ни сравнение с волом, ни нескрываемая сердитая замкнутость этого человека.

— По нраву ли вам угощение, государь мой граф? — спросила Елизавета в отчаянной попытке разогнать сгустившиеся тучи. Каррик благосклонно кивнул, хотя, правду говоря, считал государыню Рослинскую чересчур набожной, чтобы угодить гостям, — особливо ему. Быть может, жареная рыба и чечевица с овсяными опресноками — идеальная библейская пища по такому случаю, напоминающая каждому, что святой Андрей — покровитель бедных рыбаков, но немногим лучше, чем пост, и только.

Однако он все равно сумел сохранить улыбку на лице, глядя, как сэр Генри с женой обмениваются любящими взглядами. Что ж, размышлял наблюдавший сие Киркпатрик, ты устроил это воссоединение любящих сердец и, смею предположить, считал себя заслуживающим изъявления бурных благодарностей и клятв — или хотя бы пристойной трапезы. Дурак же ты, государь мой граф… слишком многие еще относятся к тебе с подозрением.

— Где Уоллес? — ножом рассек негромкую болтовню голос Хэла.

— Скрылся, — кратко ответил Брюс.

— Где скрылся? — Хэл поднял голову.

— Во Франции, я слыхал, — ответил Киркпатрик, и Каррик кивнул, продолжая жевать.

— Удрал, — сумел он выдавить между двумя глотками комковатого опреснока.

Хэл нахмурился. Бегство совсем не в духе Уоллеса, и он выложил это напрямую, ожидая выпяченной губы и сдвинутых бровей, — и потому удивился, когда Брюс в ответ задумчиво кивнул:

— Воистину. Рыжий Комин рвет и мечет, что оный не спросил соизволения Хранителей — имея в виду, конечно же, себя — покинуть державу после отречения от поста Хранителя. Подозреваю, посягает на имения Уоллеса.

— Отречения, — произнес сэр Генри с нарочитой интонацией. Встретившись с Брюсом глазами, он чуточку покраснел. — Вряд ли по собственному произволу, государь мой граф.

— По принуждению, — без обиняков заявил Хэл, осерчав от волчьей тоски услышанного. — Доблестных нобилей на конклаве в Скуне. Не удовольствовавшись тем, что драпанули в Фолкерке, как зайцы, они накинулись на Уоллеса, словно все это его деяния. Предан, потому что скроен не по их аршину. А теперь вы говорите мне, что они грызутся из-за жалкой горстки его земель…

— Полагаю, — резко бросил Киркпатрик, — вы не бросаете тень на государя моего графа, вашего сеньора.

— Ей-право, довольно, — промычал сэр Генри, и его жена ринулась закрыть собой брешь, лучезарная и воздушная, как солнечный луч.

— Сладкой кашки? — вопросила она и, не дожидаясь ответа, хлопнула в ладоши. Слуга со всех ног бросился исполнять приказание. Брюс отчасти пристыженно улыбнулся Хэлу.

— Шотландия предала себя, — ровным тоном ответил он. — Вы все бежали в Фолкерке, даже Уоллес под конец. Это факт и бесчестие — и спасительное милосердие, ибо если б вы остались и сражались, то все сложили бы головы. В свою защиту могу сказать, что у меня было довольно дел в Эршире, не позволявших отлучиться, но я бы галопом понесся с этого поля, как и все остальные.

Хэл ощутил, как желчь подкатила под самое горло, понимая, что Брюс прав, и признал это, резко кивнув. Бежали все они, и благодаря этому горделивый Эдуард учинил свою бойню, но не одержал настоящей победы. Королевство приперто спиной к стене, как никогда прежде, и хотя схватка стала еще беспощаднее, держава не склонила головы, как и прежде.

И теперь сопротивление стало таким же, каким было всегда: молниеносный удар из леса или с холмов, а потом лисий побег в укрытие. Именно такой тактикой Брюс не давал англичанам покоя в Эршире, выказав удивительную сноровку. Он учился у Уоллеса на совесть, подумалось Хэлу, и когда граф закончил, по сравнению с посеянным Брюсом опустошением пустыня показалась бы корзиной жареных кур.

Этот новый беспощадный подход позволяет Брюсу уничтожать даже собственные владения, если это поможет чинить препоны врагу: он дотла сжег замок Тернберри, а Хэл знал, как Брюс любил это место, потому что и сам там родился, и мать его любила этот замок больше других. В этом человеке проснулась новая решимость, и искушенность его все растет, понял Хэл. И следующие слова Брюса это подтвердили.