Лев пробуждается - [114]
Киркпатрик ощутил, как коротышка обмяк, услышал его горестное бормотание:
— Si estar escripto in testa andar, andar. Si no, aca morir.
«Коли у тебя на лбу написано, что уйдешь, то уйдешь. Коли нет, помрешь здесь».
Но Киркпатрик все равно держал острие кинжала на виду у хорька, попутно пытаясь следить, что делает Брюс.
Граф же тем временем обнаружил, что не может вытанцовывать, что в тесных темных коридорах от немецкого метода проку маловато. Меч слишком длинный, а противник владеет ножом искусно. Вобрав голову в плечи, тот стремительно бросился вперед, держа нож как кабаний клык, и Брюс взмахнул мечом, но зацепился клинком о незажженный канделябр, и здоровенный бык, двигаясь куда стремительней, чем можно было судить по виду, полоснул ножом, как в кабацкой драке. Вспоров домотканое полотно у самого сердца Брюса, лезвие чиркнуло по коже жгучей болью.
Вскрикнув, Киркпатрик чуть не отпустил Лампрехта, но продавец индульгенций, ощутив это, забарахтался, и Киркпатрик безотчетно сжал хватку крепче; Лампрехт заверещал.
Ощутив саднящий порез, Брюс увидел в щелочках глаз противника вспышку торжества и постиг, что меч только мешает.
В душе графа шелохнулся страх, и тогда, понимая, что попал в беду, он поступил, как надлежит рыцарю: сделал глубокий вдох, крикнул «Брюс!» так, что горло засаднило, и ринулся вперед.
От кухни поверните направо, сказал им аббат Джером, и именно так Хэл с Симом и поступили, двигаясь стремительно, насколько позволяла настороженная поза. Они миновали двери комнат — возможно, келий священников, часовен или кладовых, но из их щелей не пробивалось ни лучика света.
Наконец, дойдя до конца коридора, они увидели дверь, обрамленную бледным светом, просачивающимся вдоль худо пригнанных косяков. Сим и Хэл с ухмылками переглянулись, и тут последний с упавшим сердцем вдруг осознал, что их только двое.
— Где отрок?
Мальчуган ушел налево, поскольку задержался, чтобы выдернуть длинный тонкий кинжал из мертвой руки Готера, трепеща при виде перевязанных людей, сгрудившихся поглазеть, будто мертвые, восставшие из могил в своем тряпье.
Бросив последний отчаянный взгляд на улыбающегося аббата Джерома, Псаренок ринулся следом за Хэлом и Симом. Свернув налево, припустил по коридору, пытаясь разом смотреть и вперед, и назад.
Мгновения спустя он понял, что заблудился, но тут услышал громкий рев «Брюс!», будто колокольный звон стали. Устремившись к нему, услышал натужные выдохи и оказался позади бойцов, увидев, как великан наступает на бесталанную жертву, способную лишь отмахиваться своим мечом. Увидел, что это граф, а темнолицый графский человек позади борется с другим человеком, явно не в силах прийти на помощь. И не заколебался ни на миг — ведь это великий государь, разделивший с ним вино и поведавший ему обеты рыцарства…
Пятясь, Брюс отчаянно ломал голову, сумеет ли добраться до более открытого пространства, и уповая выскочить в дверь, пусть даже на улицу, видел, как бык с ножом готов ринуться на него и покончить с делом. Французский метод, мелькнула в голове унылая мысль…
И тут во тьме словно взвизгнул дикий кот, приземлившийся на спину быка, так что тот, запнувшись, сделал полшага вперед, чтобы удержаться на ногах, взревев от изумления и страха. Извернувшись ужом, потянулся свободной рукой за спину, но дикий кот не отцеплялся.
Псаренок. Брюс увидел искаженное гримасой, рычащее лицо отрока, и в тот самый миг, когда бык додумался ахнуться спиной о стену, чтобы стряхнуть его, крохотный орешек мальчишеского кулачка взмыл кверху, нанес удар, а потом отрок отскочил, роняя с длинного клинка кинжала жирные, тягучие капли крови.
Бык взвыл, зажав ухо ладонью, и кровь брызнула у него между пальцев. Оборотился. Выражение свирепой боли и ярости на его лице вдруг стерлось, сменившись ошарашенным недоумением. А потом он рухнул, как мешок, и под головой у него начала расплываться лужа крови.
Воцарилось безмолвие, нарушаемое только порывистым дыханием. Брюс смотрел на Псаренка, сгорбившегося на четвереньках, дикого, как лесной зверь, сжимающего в кулачке окровавленный кинжал.
— Добрый удар, — сумел прохрипеть граф.
Вломившись в дверь палаты умирающих, Хэл и Сим узрели немую сцену, нарисованную масляно-желтым светом сального светильника и тенями, бешено заплясавшими на стенах от порыва ветра их вторжения.
Мелкотравчатый попик отвязывал Генри Сьентклера от кресла, а третья фигура стояла на коленях у кровати, поддерживая голову человека, булькавшего и хватавшего воздух ртом. Тот поднял к новоприбывшим лицо с недоумением и страхом.
— Сэр Генри! — возгласил Хэл, и государь Рослинский, сбросив последние веревки, шатко поднялся на ноги.
— Хэл, клянусь Ранами Господними, как же я рад тебя видеть!
— Мализ… — пророкотал Сим, ибо было очевидно, что его здесь нет.
— Удалился, и минуты не прошло, — сообщил сэр Генри, потирая запястья.
Хэл чертыхнулся, и Сим уже хотел было вылететь из дверей, когда навстречу ему ступил Брюс, следом за ним Псаренок, а уж за ним Киркпатрик, железной хваткой держа какого-то человечка, как терьер крысу.
