Лев - [43]

Буллит поднял руки, почти коснулся навеса веранды, опустил их, опорожнил стакан и спросил меня:

– Вы поедете с нами? Это ненадолго.

Мы вшестером сели в «лендровер». Старший из вакамба и два рейнджера устроились сзади. А я сел между Буллитом и Кихоро впереди. Ружья были только у рейнджеров. Буллит запретил Кихоро брать свое ружье.

– Он с таким сладострастием перестрелял бы всех масаев, – смеясь от всего сердца, сказал мне рыжий великан.

Буллит вел машину очень хорошо, очень быстро и ехал напрямик. Возможности его вездехода явно превосходили возможности моей машины. Мы доехали до маниатты гораздо быстрее, чем я предполагал.

– Ну вот видите, я же говорил, что это не займет много времени, – сказал Буллит, спрыгивая на землю. – Само дело тоже отнимет у нас не больше времени. Следует отдать справедливость масаям: из всех негров они единственные обладают достаточной гордостью, чтобы никогда не врать, причем чего бы это им ни стоило.

А между тем африканское солнце уже поработало над странным жилищем, венчающем вершину этого небольшого холма. Стены его высохли. Равно как и крыша. И даже запах, словно отсосанный жарой, стал более или менее терпимым. Теперь маниатта походила на кольцевой туннель, разделенный перегородкой на совершенно одинаковые ячейки, каждая из которых имела одно-единственное отверстие непосредственно в наружной стенке.

В одной из них Буллит и нашел лежащим на земле старого Ол Калу. Одна из двадцати ран, оставленных полвека назад когтями льва, снова, в который уже раз, раскрылась из-за усилий, которые он предпринимал, меся коровий навоз и обмазывая им стены маниатты. Однако как только старый вождь клана масаев увидел хозяина Королевского заповедника, он тут же встал, прижимая к животу окровавленную тряпку. Сделал он это не из уважения к Буллиту, а из уважения к самому себе.

Сводчатый потолок находился на таком малом расстоянии от земли, что даже обитателю самого что ни на есть нормального роста приходилось пригибать голову. Ну а таким высоким мужчинам, как Ол Калу и Буллит, беседу, которую они вели на суахили, пришлось начать сложенными вдвое. Но, обменявшись несколькими словами, они не выдержали и вышли наружу.

Я остался внутри один, дабы проникнуться наготой этого жилища. Было бы просто невозможно найти другое такое жилище, столь же лишенное всего, в чем нуждается человек. В нем не было ничего. Не было даже самого примитивного очага, не было буквально ни единой вещи: ни какой-нибудь жалкой сумы, ни убогой циновки, ни элементарной утвари для приготовления пищи или для еды. Ничегошеньки.

Снаружи, посреди пятачка, ограниченного стенами маниатты, масаи окружили Буллита и Ол Калу и одобрительно внимали речам своего старого вождя, тяжело опиравшегося на копье.

– Он поедет с нами на пастбище, – сказал мне Буллит. – Ему известно, что проходя по территории вакамба, перед тем как попасть в заповедник, мораны действительно увели несколько коров. Но сколько и каких, он не интересовался. Это касается только моранов.

Машина Буллита быстро доставила нас на пастбище, где убогий скот искал себе пропитание в сухой траве и колючем кустарнике.

Ориунга и его два приятеля, сидя на корточках в тени карликовой, но ветвистой акации, наблюдали за стадом. Их копья торчали в земле на расстоянии вытянутой руки.

Когда мы подошли, никто из них не встал. Ни одна из голов, украшенных красной каской из волос и глины, не шелохнулась, когда вакамба завопил, показывая на двух коров, которые паслись неподалеку.

Ол Калу задал Ориунге какой-то вопрос.

Моран беспечно мотнул головой в знак отрицания.

– Бог ты мой! – закричал Буллит. – Наглый ублюдок. – От гнева все его массивное лицо сделалось красным. – Он утверждает, что не крал этих двух коров. Бог ты мой! Впервые встречаю масая, который врет.

Однако Ориунга лениво обронил со своих презрительных губ еще несколько слов. Ол Калу перевел их Буллиту, и Буллит невольно свистнул. И проворчал со своеобразным оттенком уважения в голосе:

– Наглый ублюдок! Неправда, видите ли, говорит, что они украли двух коров, потому что на самом деле они украли трех коров.

Последняя из похищенных у вакамба коров паслась за кустом, за которым ее не было видно. Ее присоединили к двум другим. После брани и угроз в адрес масаев, после насмешек и торжествующих возгласов Кихоро и его соплеменник погнали трех коров. Рейнджеры шли за ними, чтобы в случае чего защищать их.

Ориунга продолжал сидеть на корточках, полузакрыв глаза, и на лице его было написано полнейшее безразличие.

Однако когда два вакамба с коровами и эскортом подошли к краю пастбища, моран внезапно выпрямился, вырвал свое копье из земли и метнул его. Пружинистый бросок великолепного тела был столь быстрым, а все его движения – такими гармоничными, что металлический, заточенный с двух концов стержень, казалось, сам по себе выскочил из земли, прыгнул в руки Ориунги и сам же полетел, чтобы, свистя и вибрируя, вонзиться в шею коровы, которую гнал Кихоро. Она зашаталась и упала.

Приятели Ориунги тоже схватили свои копья. Но опоздали. Рейнджеры уже целились в них из своих ружей, а Ол Калу с перевязанным окровавленной тряпкой животом стал впереди молодых людей.