Лев Гумилев - [6]

* * *

…Стоя в мрачных плачущих очередях к тюремному окошку с дозволенной передачей сыну, его мать Анна Андреевна Ахматова мысленно сочиняла стихи, которые впоследствии вошли в самый трагический из ее поэтических циклов «Реквием». Через двадцать лет она напишет в предисловии:

«В страшные годы ежовщины я провела семнадцать месяцев в тюремных очередях в Ленинграде. Как-то раз кто-то «опознал» меня. Тогда стоящая за мной женщина с голубыми губами, которая, конечно, никогда в жизни не слыхала моего имени, очнулась от свойственного нам всем оцепенения и спросила меня на ухо (там все говорили шепотом):

– А это вы можете описать?

И я сказала:

–Могу.

Тогда что-то вроде улыбки скользнуло по тому, что некогда было ее лицом».

Сейчас эти стихи входят во многие антологии и хрестоматии[6]:

Семнадцать месяцев кричу,

Зову тебя домой,

Кидалась в ноги палачу,

Ты сын и ужас мой.

Все перепуталось навек,

И мне не разобрать

Теперь, кто зверь, кто человек,

И долго ль казни ждать.

И только пышные цветы,

И звон кадильный, и следы

Куда-то в никуда.

И прямо мне в глаза глядит

И скорой гибелью грозит

Огромная звезда.

В ту пору Ахматова жила в нищете — на одном черном хлебе и чае без сахара. Современники запомнили ее очень худой, часто болевшей, однако в любую погоду ее можно было увидеть в бесконечных молчаливых очередях в тщетной надежде повидать сына или вручить передачу. За эти несколько ужасных месяцев Ахматова сроднилась со всеми стоявшими здесь страдалицами и страдальцами, по-своему символизировавшими то страшное время. Беззвучно она шептала:

Хотелось бы всех поименно назвать,

Да отняли список, и негде узнать.

Для них соткала я широкий покров

Из бедных, у них же подслушанных слов.

О них вспоминаю всегда и везде,

О них не забуду и в новой беде,

И если зажмут мой измученный рот,

Которым кричит стомильонный народ

Пусть так же они поминают меня

В канун моего погребального дня.

<…>

Поэтессе казалось, что люди в этих очередях (некоторые стояли сутками) не только понимают, но и слышат ее немые вопли и стоны:

Мне, лишенной огня и воды,

Разлученной с единственным сыном…

На позорном помосте беды

Как под тронным стою балдахином…

* * *

Вот и доспорился, яростный спорщик,

До Енисейских равнин…

Вам он бродяга, шуан, заговорщик,

Мне он — единственный сын.

* * *

Семь тысяч три километра…

Не услышишь, как мать зовет,

В грозном вое полярного ветра,

В тесноте обступивших невзгод,

Там дичаешь, звереешь — ты милый,

Ты последний и первый, ты — наш,

Над моей ленинградской могилой

Равнодушная бродит весна…

Бессильная что-либо изменить, она просила окружающих об одном — помолиться о сыне, его погибшем отце и о ней самой: <…> Муж в могиле, сын в тюрьме , / Помолитесь обо мне ». Сын не скоро услышал написанные кровью материнского сердца строки. Мать же повторяла их про себя каждый день…

Глава 1 МАЛЬЧИК НА ЛЕОПАРДОВОЙ ШКУРЕ

Серебряный век подарил России и миру целую плеяду выдающихся и даже гениальных поэтов и писателей. Почти все они были мужчинами, и только одну женщину среди них – Анну Андреевну Ахматову (1889—1966) — можно назвать воистину великой и гениальной поэтессой, равной которой в истории русской литературы (теперь это ясно совершенно определенно) не было, а возможно, больше никогда и не будет. В апреле 1910 года она обвенчалась с другим (в то время даже более знаменитым) поэтом — Николаем Степановичем Гумилёвым (1886—1921), знакомым ей с гимназических пор (оба проживали и учились в Царском Селе под Петербургом).

Чуть ли не с первой встречи гимназист Коля Гумилёв влюбился чистой юношеской любовью в гордую и неприступную Аню Горенко, позже избравшую себе в память о далеких татарских предках псевдоним Ахматова. На будущего поэта будущая поэтесса поначалу не обращала никакого внимания. Да и позже, когда оба выросли, познали опыт жизни и любви и каждый имел за спиной немало пылких увлечений, Аня Горенко на протяжении пяти лет неоднократно отвечала отказом на предложения своего неотступного воздыхателя стать его женой. Наконец согласилась. Брак оказался непрочным, но какое-то время был счастливым. Оба продолжали вести богемную жизнь. 18 сентября 1912 года у супругов Гумилёвых, которые с полным основанием могли бы претендовать на титул «звездной пары», родился сын, названный в соответствии с давней семейной традицией Львом. Произошло это в Петербурге в родильном приюте императрицы Александры Федоровны на 18-й линии Васильевского острова, куда супруги, срочно приехав из Царского Села, добрались пешком. Однако крестили ребенка спустя несколько дней в Царском Селе.

19 июля 1914 года Россия вступила в Первую мировую войну, а на другой день Николай Гумилёв написал стихотворение «Новорожденному», посвященное появившемуся в это день на свет сыну своего и Аниного друга – поэта Михаила Лозинского Сергею (впоследствии выдающемуся математику). Стихи были о начавшейся войне, о воинском долге и о ребенке, образ которого, без сомнения, стоял перед глазами поэта и в котором угадывался двухлетний Лёва: к нему с полным основанием можно отнести во многом пророческие строки:

Он будет ходить по дорогам

И будет читать стихи,

И он искупит пред Богом