Лев Африканский - [115]

И вновь римляне впали в благодушие: мир близок, все поправимо. 25 марта 1527 года вице-король Неаполя Шарль де Ланнуа прибыл в Рим в качестве чрезвычайного посланника императора для заключения соглашения. Я находился на площади Святого Петра в толпе, как и все надеясь на благоприятный исход переговоров. Стояла чудесная погода, день был по-настоящему весенним. Вице-король появился в окружении своей охраны. Но в ту минуту, когда он переступил порог Ватикана, сверкнула молния, разверзлись хляби небесные, и на нас пал такой оглушительный ливень, что ничего иного, кроме как «Не иначе конец света», в голову не пришло. Опомнившись, я бросился к портику: вскоре вокруг меня образовалось море грязи.

Какая-то женщина неподалеку от меня кричала, что это дурной знак. Я же, слушая ее, вспомнил о потопе в Гранаде, увиденном мною сквозь рассказы матушки, да окружит ее Господь своим милосердием! Был ли и на этот раз подан знак свыше, предвещающий катастрофу? Однако в этот день ничего катастрофического не произошло. В конце дня было даже подписано соглашение. Ради спасения города Папа обязался уплатить огромную сумму денег, шестьдесят тысяч дукатов, что и было сделано. Чтобы показать свой миролюбивый настрой, Климент VII даже отказался от услуг нанятых ранее наемников. Однако имперская армия продолжала продвигаться к Риму. Военачальники, посмевшие заговорить об отходе на прежние рубежи, играли с огнем, во время одной ссоры главнокомандующий ландскнехтов получил апоплексический удар, и командование армией перешло к констеблю де Бурбону, кузену и заклятому врагу короля Франции. Это был человек, не обладавший большим авторитетом, который скорее следовал за армией императора, чем осуществлял руководство ею. Никому уже не было дано совладать с ордой, даже самому императору, который, впрочем, находился в Испании. Вышедшая из-под контроля, непреклонно идущая к цели, сметающая все на своем пути, она рвалась к Риму, в котором надежды вновь сменились паникой. Кардиналы думали лишь о том, куда спрятаться или убежать со своими сокровищами.

Папа же упрямо продолжал верить, что его договор с вице-королем Неаполя остается в силе и будет соблюден, пусть и в последнюю минуту. И только в конце апреля, когда имперские войска достигли берегов Тибра и стояли в нескольких милях вверх по течению от Рима, он задумался об обороне города. Поскольку папская казна была опустошена, он возвел в ранг кардиналов шестерых богатых коммерсантов, которые уплатили за это двести тысяч дукатов. На эти деньги экипировали восемь тысяч солдат, наняли две тысячи швейцарцев и две тысячи воинов из Черных банд, а также четыре тысячи волонтеров из числа горожан.

Я в свои сорок лет не чувствовал себя в силах вставать под ружье. И предложил себя в ином качестве — интенданта. Дабы как можно полнее отдаться этой обязанности, требовавшей присутствия на рабочем месте и днем и ночью, я решил переселиться в замок Святого Ангела, где находились склады вооружения и боеприпасов, и разместил там свою семью. Это было самое защищенное место в городе, и вскоре туда стал стекаться народ. Я занял свою прежнюю камеру, что было непомерной роскошью при том, что другим приходилось целыми семьями селиться в коридоре, где вскоре стало не протолкнуться.

В первые майские дни в этом, если можно так выразиться, лагере беженцев царила необычная атмосфера, чреватая самыми непредсказуемыми последствиями. Мне не забыть, как однажды в замок примчался флейтист папского оркестра и, задыхаясь, закричал во все горло:

— Я прикончил Бурбона! Я прикончил Бурбона!

Звали его Бенвенуто Челлини, он был родом из Флоренции. Один из его братьев дрался в рядах Черных банд, но сам он не служил. По его словам выходило, что он сражался с двумя друзьями у ворот Тритона.

— Был густой туман, но я все же различил силуэт всадника и выстрелил из аркебузы. А когда туман рассеялся, я увидел мертвого Бурбона.

Выслушав его, я лишь пожал плечами. Другие сурово одернули его: бой шел на городских стенах, особенно в районе Борго, и стрельба никогда еще не была такой плотной; над городом поднимался стон ужаса и было не до бахвальства.

Однако еще до вечера, к моему изумлению, рассказ его подтвердился: Бурбон был найден мертвым у ворот Тритона. Когда об этом объявили, раздались восторженные крики. А рядом со мной стоял человек, кипевший от бешенства, — ветеран Черных банд.

— Вот, значит, какая теперь война! С этими проклятыми аркебузами самый отважный всадник может быть сражен флейтистом! Конец рыцарству! Конец честной битве!

Однако в глазах большинства флейтист был героем. Ему предлагали выпить, просили еще и еще рассказать о том, как было дело, превозносили на все лады. И все это было неуместно, поскольку смерть Бурбона ни на секунду не отсрочила наступления неприятеля. Напротив, исчезновение командующего подействовало на солдат развращающе: дисциплина перестала существовать вовсе. Под прикрытием тумана, который делал бесполезной артиллерию, расположенную в замке, ландскнехты вскарабкались по стенам и вошли в город.

Кое-кто еще успел добраться до замка, в их глазах читался ужас от первых подвигов ландскнехтов, свидетелями которых они стали.