Летящие к северу - [2]
Перед откладкой третьего яйца гага начала выщипывать пух из нижней части груди и почти всей поверхности брюшка. Поэтому, когда она снесла третье яйцо, а затем и четвёртое, двадцать граммов гагачьего пуха выстилало гнездо изнутри.
И это был настоящий гагачий пух, состоящий из легчайших отдельных пушинок. И каждая пушинка имела очень много извилистых бородок, которые, сцепляясь друг с другом, образовывали компактную пуховую массу. Этот пух никогда не сваливался, то есть не распадался на отдельные пушинки, и поэтому не пропускал через себя тепло.
Ах как прекрасно сумела мама построить гнездо для своих будущих гагачат! Сухое, тёплое гнездо, прикрытое сверху веткой ели от дождя и ненасытных глаз хищников. И когда наконец было отложено последнее, пятое, яйцо, мама села насиживать всю кладку. Она прижалась выщипанным местом брюшка и частью груди, которые образовали у неё одно большое наседное пятно, к отложенным яйцам. Это было замечательное приспособление, так как тот пух, который раньше согревал её грудь и брюшко, теперь, выстилая гнездо, обогревал снизу её кладку. Зато тепло материнского тела беспрепятственно переходило через наседное пятно к будущему потомству.
Долго сидела утка на гнезде, обогревая кладку. Каждый час, слегка привставая на гнезде, она осторожно поворачивала яйца, чтобы поровну разделить родительское тепло между будущими детьми.
Почти целый месяц высиживала кладку заботливая мать. И всё это время она очень редко и очень ненадолго покидала гнездо, чтобы найти себе корм. А в последние дни перед появлением на свет птенцов гага почти совсем не оставляла гнезда.
Много приключений происходило с ней, много раз ей угрожала смертельная опасность, но мама-гага никогда потом не рассказывала об этом, и поэтому мы с вами никогда о них ничего не узнаем. Просто мама-гага была сдержанной и немногословной. Она была крупной гагой и весила целых два с половиной килограмма. И хотя она имела скромную рыжевато-бурую окраску с тёмными пестринами, среди своих подруг она слыла грациозной и даже красивой. И когда наконец после, месяца насиживания, за который мама-гага потеряла почти треть своего веса, у неё появилось четыре крохотных гагачонка, она была почти счастливой. И только пятое яйцо, из которого уже давно пора было вылупиться птенцу, слегка беспокоило её. Правда, оно было уже наклевано и звездообразная трещина расходилась от места наклева, но силёнок выбраться из яйца у последнего гагачонка не хватало. Мама усиленно грела это яйцо, не покидала гнезда. Но рядом, совсем рядом, был куст с вороникой, перезимовавшей сладкой ягодой, чёрной и аппетитной. Надо было только чуть-чуть отойти от гнезда, всего на несколько минут, чтобы заглушить голод. И она рискнула. Что произошло в нём в отсутствие мамы, мы уже знаем. Из последнего яйца появился на свет гагачонок, который сам придумал себе имя. Он назвал себя Чипом. Он, правда, был самый маленький, но когда подрос, то так и не смог объяснить, почему он выбрал себе такое имя.
Глава вторая.
Путешествие к морю
Были первые числа июня. Стояли белые, тихие ночи. В море, как в зеркале, отражались перевёрнутые острова с зелёными шапками лесов и разноцветным подбоем прибрежных камней — белых, розовых, тёмно-лиловых, разрисованных зеленоватыми кольцами лишайников. И солнце, северное солнце белых ночей, низко висевшее у горизонта, плавало золотым блюдцем на полированной поверхности моря. Была такая тишина, что, прислушавшись, можно было различить в ушах звон, который нарастал, звенел всё громче и громче, заглушая удары сердца. Заколдованные тишиной и сном, стояли ели. Берёзки, вплотную подступив к воде, заглядывали в неё, любуясь своим отражением.
И крепко-крепко спали гагачата в тёплом, сухом гнезде, отгороженные от всего мира горячим телом матери. И только старая гага не спала в эту ночь, последнюю перед путешествием к морю. Она неподвижно сидела, вслушиваясь в тишину, и думала…
Страшный впереди предстоял день. И зачем только так далеко от моря соорудила она своё гнездо! Ведь можно было сделать его поближе, тогда путь к воде для её гагачат был бы короче. Но ближе, успокаивала себя мама, могла заметить ненавистная ворона, хитрая и наглая, которая часто навещала остров и, притаившись среди ветвей сосны, подолгу наблюдала за мамой-гагой, кормящейся у берега. Вороне очень хотелось найти гагачье гнездо — для этого ей надо было проследить, куда возвращается гага после еды, но мама была опытной и мудрой: наевшись, она летела прочь от гнезда, на соседний островок, и скрывалась в траве. Ворона немедленно перелетала следом, а гага переползала под ветками елей через весь островок и вылетала с другого его конца. Сделав широкий круг над морем, она возвращалась на свой остров. Но и вернувшись, она ещё долго сидела в стороне от гнезда, прислушиваясь, приглядываясь ко всему подозрительному, опасаясь, не разгадала ли ворона её хитрость. В последнее время старой гаге стало казаться, что ворона только для вида летит за ней с острова, а потом немедленно возвращается назад и рыскает по нему либо, притаившись, наблюдает. Ворона — самый страшный враг уток, так как она наблюдательна, прожорлива и нахальна. Обнаружив утиное гнездо, она выпивает яйца или съедает утят. Поэтому мама очень тревожилась за жизнь своих малышей, которым предстоял длинный путь к морю. Гагачатам надо было пройти целых сто пятьдесят метров — сначала участок елового леса, затем узкую полоску березняка и, наконец, — самое опасное место пути! — открытую поляну, которая тянулась до кромки прибоя. Голое, незащищённое место. И эта ужасная ворона, которая вечно торчит на суку большой сосны, растущей у края поляны! А ястреб, который каждый день облетает остров! Хорошо ещё, что на острове нет лисы. От неё спасения нет не только гагачатам, но и взрослой птице. Бедные малыши! Они ещё не подозревают, что мир велик и друзей в нём так мало! Пусть спят. Крепче. Пусть набираются сил. Только бы хватило их, чтобы добраться до моря. В море, по крайней мере, не надо бояться ворон и лис. А это уже кое-что! Так думала мама, прислушиваясь к спокойному дыханию гагачат.
