Летящие дни - [8]

Мы отдыхали очень редко.

За рейсом — рейс, простоев нет.

На двадцать пятой вагонетке

Вставал над сопками рассвет.

Еще прожекторы горели.

Но было видно с высоты,

Как с каждым рейсом розовели

Молочно-белые хребты.

Еще таился мрак в лощинах,

Поселок тенью закрывал,

А на заснеженных вершинах

Рассвет победно бушевал.

Спецовки мокрые твердели,

И холодила руки сталь.

Но мы стояли и глядели

На пламенеющую даль.

Мы знали: чудо грянет скоро,

Однако долго ждать нельзя,

И мы опять входили в гору,

Вагон порожний увозя.

Но каждый знал:

Когда вернется

Из узкой штольни на простор,

Увидит огненное солнце

Над белой цепью снежных гор.

1963

ХУДОЖНИК

Только голые камни,

Поросшие мохом.

Только клочья тумана

На стланике мокром.

Только грязные сопки

За хмарью суровой.

Только низкое серое

Зданье столовой.

А в столовой,

Над грудами мисок порожних,

Колдовал у картины

Голодный художник.

На картине желтели

Луга и покосы.

Над рекой у затона

Стояли березы.

Баламутя кнутами

Зеленую тину,

Пастухи к водопою

Сгоняли скотину…

Я смотрел на картину…

Ресницы смежались.

И деревья, и люди

Ко мне приближались.

И березы худыми

Руками качали,

И коровы мычали,

И люди кричали.

Заскрипели уключины

Над перевозом,

И запахло травою,

Землею, навозом.

1963

КОСТРОЖОГИ

            А. И. Солженицыну

В оцеплении, не смолкая,

Целый день стучат топоры.

А у нас работа другая:

Мы солдатам палим костры.

Стужа — будто Северный полюс.

Аж трещит мороз по лесам.

Мой напарник — пленный японец,

Офицер Кумияма-сан.

Говорят, военный преступник

(Сам по-русски — ни в зуб ногой!).

Кто-то даже хотел пристукнуть

На погрузке его слегой…

Все посты мы обходим за день…

Мы, конечно, с ним не друзья.

Но с напарником надо ладить.

Нам ругаться никак нельзя.

Потому что все же — работа.

Вместе пилим одно бревно… З

акурить нам очень охота,

Но махорочки нет давно.

Табаку не достанешь в БУРе.

Хоть бы раз-другой потянуть.

А конвойный стоит и курит,

Автомат повесив на грудь.

На японца солдат косится,

Наблюдает из-под руки.

А меня, видать, не боится,

Мы случайно с ним земляки.

Да и молод я.

Мне, салаге,

И семнадцати лет не дашь…

— Ты за что же попал-то в лагерь?

Неужели за шпионаж?

Что солдату сказать — не знаю.

Все равно не поймет никто.

И поэтому отвечаю

Очень коротко:

— Ни за что…

— Не бреши, ни за что не садят!

Видно, в чем-нибудь виноват…—

И солдат машинально гладит

Рукавицей желтый приклад.

А потом,

Чтоб не видел ротный,

Достает полпачки махры

И кладет на пенек в сугробе:

— На, возьми, мужик!

Закури!

Я готов протянуть ладони.

Я, конечно, махорке рад.

Но пенек-то — в запретной зоне.

Не убьет ли меня солдат?

И такая бывает штука.

Может шутку сыграть с тобой.

Скажет после: «Бежал, подлюка!» —

И получит отпуск домой.

Как огреет из автомата —

И никто концов не найдет…

И смотрю я в глаза солдата.

Нет, пожалуй что не убьет.

Три шага до пня.

Три — обратно.

Я с солдата глаз не свожу.

И с махоркой, в руке зажатой,

Тихо с просеки ухожу.

С сердца словно свалилась глыба.

Я стираю холодный пот,

Говорю солдату: «Спасибо!»

Кумияма — поклон кладет.

И уходим мы лесом хвойным,

Где белеет снег по стволам.

И махорку, что дал конвойный,

Делим бережно пополам.

1963

ЗОЛОТО

Глыбу кварца разбили молотом,

И, веселым огнем горя,

Заблестели крупинки золота

В свете тусклого фонаря.

И вокруг собрались откатчики:

Редкий случай, чтоб так, в руде!

И от ламп заплясали зайчики,

Отражаясь в черной воде…

Мы стояли вокруг.

Курили,

Прислонившись к мокрой стене,

И мечтательно говорили

Не о золоте — о весне.

И о том, что скоро, наверно,

На заливе вспотеет лед

И, снега огласив сиреной,

Наконец придет пароход…

Покурили еще немного,

Золотинки в кисет смели

И опять — по своим дорогам,

К вагонеткам своим пошли.

Что нам золото? В дни тяжелые

Я от жадности злой не слеп.

Самородки большие, желтые

Отдавал за табак и хлеб.

Не о золоте были мысли…

В ночь таежную у костра

Есть над чем поразмыслить в жизни,

Кроме

Золота-серебра.

1963

РАБОТА

На лежнёвке порою вешней —

Видно, был большой перекос —

Забурился, ломая лежни,

И на шпалы сел паровоз.

За крушение на участке,

Если путь не починим в срок,

Строгий выговор будет начальству,

Заключенным — штрафной паек.

Бригадир полез, не робея,

С молотком под нависший скат.

С уважением за Сергеем

Наблюдал молодой солдат.

А Серега очень спокойно

Говорит, вытирая пот:

— Отойди, гражданин конвойный,

Ненароком тебя прибьет.

Показал, где рубить опоры,

Чтоб исправить опасный крен…

Был когда-то Сергей сапером

И в тюрьму угодил за плен…

Топоры застучали дружно,

Как, наверное, на войне.

Если нужно — так, значит, нужно.

Не стоять же нам в стороне!..

Хоть и малый — узкоколейный,

Все равно паровоз тяжел.

Но подважили посильнее.

Кто-то крикнул:

— Пошел! Пошел!..

Мы канат натянули туго,

И, ломая ветки берез,

Под веселую нашу ругань

Плавно тронулся паровоз.

И когда по брускам сосновым

Он на рельсы вкатил уже —

Всем нам было,

Честное слово,

Очень радостно на душе.

Захватила нас всех работа,

Увела от невзгод земных…

Словно вышли мы на свободу

На какой-то короткий миг.

1963

БЕРЕЗА

Звенел топор, потом пила.

Потом — последнее усилье.

Береза медленно пошла,

Нас осыпая снежной пылью.

Спилили дерево не зря, —

Над полотном, у края леса,

Тугие ветры декабря

Могли свалить его на рельсы.

Его спилили поутру,

Оно за насыпью лежало

И тихо-тихо на ветру,

Звеня сосульками, дрожало…