— Чего уставился, дурень долговязый? Гнома никогда не видел? Ишь, зенки-то вылупил, словно сродственника встренул! А я тебя не знаю и знать не желаю! Мразь ты сопливая, вот и весь сказ!
Стёпка растерянно оглянулся на Купырю.
— Не боись! — подбодрил тот. — Вымай подлюгу из ларца, разговор у меня к нему есть задушевный.
— Шевелись, орясина! — рявкнул гном. — Али не пробудился ещё?
И когда Стёпка осторожно извлёк его из ларца, он проворно извернулся, словно червяк, и укусил Стёпку за большой палец, на этот раз уже правой руки. Челюсти у него были, как клещи.
— Блин! — Стёпка выронил гнома, и тот, врезавшись плешивой головой сначала в станину, а затем в каменный пол, разразился отчаянной бранью:
— Олух из олухов! Бестолочь сухорукая! Недоносок лупоглазый! Чтобы тебя в тухлом болоте утопили! Чтоб тебя веником поганым приложило из-за угла! Чтоб тебе во веки веков пусто было, дрянное отродье дрянных родителей!..
— Ты с этой гнидой поосторожнее, — запоздало предупредил Купыря. — Палец-то цел?
— Вроде цел.
— Давай-ка подлюгу сюда.
Стёпка подобрал примолкшего гнома, опасливо ухватив его за ноги. Гном разразился было очередной порцией брани, но вдруг на полуслове замолчал и хищно повёл носом, словно кошка, учуявшая рыбку. Его глаза алчно заблестели.
Стёпка не обратил на это внимания. Его занимало другое, ему было интересно: о чём Купыря будет беседовать с пленным гномом и при чём здесь взведённый камнемёт? Уж не собираются ли они?..
— Ну вот, Зебур, один ты остался, — проникновенно сказал Купыря, присев перед гномом на корточки. — Всю твою пакостную семейку мы отловили… И собирать тебе её теперь по всему улусу не пересобирать. За год, пожалуй, не управишься. И этак, знаешь, у меня на душе легко, что и не высказать. Два месяца, почитай, на вас угробил.
Связанный гном стоял, задрав голову и глядя в небо нарочито отсутствующим взглядом. И молчал. Как партизан на допросе у фашистов. Только время от времени ненавидяще косился в Стёпкину сторону и скрипел при этом зубами. Жалел, наверное, что не смог отгрызть Стёпкин палец.
— А знаешь, что я тебе ещё скажу, — улыбнулся Купыря. — Я ведь казну-то твою, Зебур, отыскал. Так что возвращаться тебе сюда вроде как бы и не за чем. А?
Гном дёрнулся, свирепо закусил губу, но опять смолчал.
— Не веришь? Вот и напрасно. Нет у тебя больше золота, Зебурушка, ни единого драка не осталось, всё в замковое хранилище пошло. Да и не твоё то золото было. Ворованное да награбленное. И беден ты теперь, как самый последний упырельский голодранец.
— Не пойдёт моё золото вам впрок, — огрызнулся Зебур, глядя почему-то только на Стёпку. — Узнаете ишшо, как честных гномов разорять. Слезами умоетесь, стервозники.
Вурдалак раскатисто расхохотался:
— Всю жисть хотел на честного гнома хоть одним глазком взглянуть! Вот и дождался! Ха-ха-ха!
— Проще говоря, Зебур, вот тебе честный выбор, — заключил Купыря. — Либо ты поведаешь, кто вас в замок провёз, и мы зарядим тобой камнемёт, либо… Либо ты молчишь, и я засажу тебя в этот бочонок, и сидеть тебе в нём даже я не знаю до каких пор. Отец-заклинатель своей печатью его отметил, угодишь туда — не выберешься, да ты и сам о том ведаешь не хуже моего. Тебе решать, как надумаешь, так и будет.
Гном долго смотрел на бочонок, затем скосил глаза на ковш камнемёта. Ясно было, что ему не нравится ни то ни это. Да и кому бы понравилось выбирать из таких двух зол меньшее, когда сразу и не определишь, что здесь меньшее. Стёпка, например, окажись он на месте гнома, вряд ли сумел бы сделать выбор. Ему даже стало слегка жаль Зебура. Он не знал, чем гном провинился перед чародеями, и не испытывал поэтому к нему тех недобрых чувств, какие испытывали вурдалак и Купыря. Понятно было, что что-то очень нехорошее он натворил, этот гном, иначе не стоял бы сейчас между бочонком и камнемётом.
Зебур скрежетнул ещё раз зубами и выдавил через силу:
— Видно по всему, придётся мне на старости лет маненько полетать.
Стёпка про себя присвистнул: ого! Выходит, заключение в бочонке страшнее жуткого полёта в никуда. Или это гном просто такой безрассудный.
— Ну что ж. Ты выбрал, — Купыря склонился к Зебуру. — Говори.
— Морох нас провёз, — обречённо признался гном. — Колдунец бродячий из Беловражья. Золотом взял за услугу, стервец, да едва и не выдал нас на въезде стражникам. Чудом убереглись.
— Чудом, говоришь, — усмехнулся Купыря. — А не из Оркланда ли вы то чудо в своих котомках притащили? Молчишь? Ну, ладно. Я своё слово держу: лети на все четыре стороны и на глаза мне больше не попадайся. В другой раз так легко не отделаешься.
— В другой раз ты меня не изловишь, — мрачно пообещал гном.
— Лож супостата в ковш, — сказал Стёпке вурдалак.
Стёпка аккуратно уложил гнома головой к камнемёту.
— Переверни! — потребовал гном.
Стёпка послушно перевернул его головой назад.
— Гниляк ты вонючий и больше никто! — вместо благодарности рявкнул гном. — Руки бы тебе пооторвать по самые уши, ворюга!
— Счастливого полёта, Зебур, — прогудел Гвоздыря. — Желаю тебе угодить в навозную кучу. — он заговорщически подмигнул Стёпке. — Думаю, мы больше не свидимся.
