Летопись - [8]

Домкратий, однако, ласково ударив его между ушей, продолжал движение.

Баба Яга жарила какого-то Иванушку-дурачка. Иван-дурак был не дурак, вился вьюном и жариться не хотел. Отчаявшись разжалобить старую каргу горючими слезами, дурак вылез из печи и принялся заталкивать туда растерявшуюся старуху. Она попыталась удариться об пол, дабы обернуться крокодилом, но впопыхах только сломала себе костяную ногу и, заорав от боли, до смерти перепугала дурака.

В это время приотворилась дверь и в избу просунулась морда Домкратия Хряка. Морда повертелась в разные стороны, дверь распахнулась, и в избу, гарцуя и постоянно поднимая коня на дыбы, с криком "так твою растак, самогону не найдется, бабка?!" - въехал богатырь. Курьи ножки подогнулись, и избушка с кудахтаньем рухнула на колени. Дурак, чувствуя подмогу, снова набросился на бабку, но Домкратий неожиданно для самого себя ударил его между ушей. Дурак упал. Выбравшийся из сумы Ваня кинулся вязать злыдня.

Не найдя в хате самогонки, Хряк насел на Ягу:

- Сказывай, старая, где тут у тебя тридевято царство? Далеко ли? К вечеру-то поспею? И гляди у меня!.. - с этими словами он приблизил огромный волосатый кулак к носу Яги.

Бабка с наслаждением обнюхала кулак и пробормотала, мечтательно прикрыв глаза:

- Русским духом пахнет!

Домкратий легким тычком вернул ее к действительности, потребовав в проводники волшебный клубок, который бабка, куражась и торгуясь, тут же выменяла на его богатырского коня. Конь в пояс поклонился Хряку и, пожав плечами, на задних лапах отправился в конюшню, где призывно ржали ягины кобылицы.

Утром Хряк выбрал лучшую лошадь и стал ее седлать, но Яга с криком кинулась на него, однако упала, запутавшись в сене.

- Ты, бабка, брось, - поучающе сказал Домкратий, вскакивая в седло. Стара уже для этих дел!

Он швырнул клубок, гикнул, свистнул, взвился и упал с коня. Поднявшись с земли, Домкратий надавал коню (а заодно и Яге) тумаков за скверный нрав и галопом помчался в путь, который указывала ему заветная нить.

Время близилось к полудню, когда Хряк въехал в такую чащу, что не знал, как оттуда выехать. Волшебный клубок давно кончился, стало быть, богатырь уже находился в тридевятом царстве. Ванюша, протрезвев, вновь высунулся из мешка и тревожно стрельнул вокруг мутными глазенками:

- Домуша, свистит кто-то! Аль не слышишь? Не к добру это!

Хряк, у которого уже давно стреляло и свистало в ухе после прощальной попойки с Волобуевым и Андроном, досадливо запихнул было его обратно, но и сам заметил в ветвях самого могучего дуба какое-то шевеление.

- Соловей-разбойник! - прошептал Ванюша и сам юркнул в мешок. Действительно, это был Соловей. Он вил гнездо и посвистывал, прикидывая, сколько соловьят может в нем поместиться.

Хряк остановился, снял со спины лук и послал пробную стрелу в самую гущу. Каленая стрелка взвилась и скрылась в листве. Оттуда послышалось шипение, посыпался сухой помет, и вдруг из ветвей выглянула разъяренная морда Соловья. Домкратий, недолго думая, послал вторую стрелу. Соловей заревел и, махая крыльями, коршуном кинулся на него, свистая изо всех сил. Лошадь под богатырем заколдобилась, упала на землю и закрыла копытами уши, морщась от омерзения. Домовой Ваня забился в бутылку и сам себя заткнул изнутри пробкой. Хряку, хотя он и сильно испугался, деваться было некуда: упавшая лошадь придавила ему ногу.

Домкратий зажмурился, уронил лук и ударил на звук кулаком. Он попал по лошади, которая со страху орала громче Соловья. Лошадь брыкнула обеими ногами, и налетевший Соловей получил такой удар, что внутри у него что-то оборвалось и заболело. Он попытался свистнуть, но с удивлением обнаружил, что у него начисто пропал голос. Пустив петуха, Соловей кинулся разбегаться для взлета, но крылья тоже отказали. Соловей попытался удрать пешком, но тут Домкратий открыл глаза, отпихнул лошадь и, богатырским прыжком достигнув Соловья, схватил его за хвост.

Соловей покорно упал, глаза его затянулись пленками. Богатырь, недолго думая, приторочил его к седлу вверх ногами, выпытал у него дорогу и поехал дальше.

...Срок, назначенный Самославом, давно уже прошел, и владыка нервно бродил по терему, сжимая в руках томик Пушкина. Челядь, пугаясь, слушала голос князя, бессвязно бормотавший:

- Царевна! Свет Божий! Во лбу звезда! На кол!..

Иногда князь останавливался, тоскливо икал и требовал квасу, водки или царевну. Если первое и второе удовлетворялось незамедлительно, то взамен третьего ему подсовывали то кулачные бои, то масленицу, то снова водку. Князь, на некоторое время забываясь, впоследствии начинал буйствовать с новыми силами. Особенно доставалось друзьям Хряка - Волобуеву и Андрону, которых теперь по очереди пороли на конюшне. Никита, сперва хвалившийся крепкой шкурой, через неделю приуныл и в перерыве между очередными порками женился. Жена попалась настырная и уже через месяц выхлопотала у князя прощение для мужа (а заодно и для Андрона) и родила Никите сына, Никитича, которого в честь доброты князя решено было назвать Добрыней.

Добрыня, мало того, что рос не по дням, а по часам, но оказался необычайно прожорлив и силен. Вскоре он пустил отца по миру, предварительно поколотив его. Никита поменял фамилию и сбежал в храм к отцу Андрону, который устроил его на полставки схимником. В свободное от работы время Никита надевал дополнительные вериги, становился при входе и взимал милостыню с прихожан. Связываться с Никитой никто не хотел, поэтому подаяние поступало регулярно.