Лето в пионерском галстуке - [9]

— Да ну?

— Ну да. На твоём месте я бы лучше подтянул свою дисциплину…

— А то что?

— А то, что если опять натворишь бед, тебя просто выгонят из лагеря! — Володя повысил тон, в его голосе прозвучали сердитые нотки. — Я серьёзно. Знаешь, как сегодня Ирину отчихвостили за гирлянду? И кстати, Ольга Леонидовна просила тебе напомнить, что это было последнее предупреждение.

Юрка даже не нашёл, что на это сказать. Вскочил, заходил кругами. Потом остановился как вкопанный, задумался. Скучно ему в лагере? Ну да. А уезжать хочется? На самом-то деле не очень. Сказать по правде, Юрка не мог определиться с тем, чего хотел, но вылетать из лагеря с позором… Он-то ладно, пусть с позором, а Ира Петровна как? С выговором в личном деле и ужасной характеристикой? Хорош мужик, мало того что за вожатской юбкой прятался, так ещё и подвёл её, Иру. Нет, такое точно не входило в Юркины планы.

— Поручились, значит, и теперь шантажируете? — пропыхтел он, начиная злиться то ли на них, то ли на самого себя.

— Никто тебя не шантажирует и уж тем более не хочет выгонять. Просто веди себя хорошо, слушайся вожатых, помогай.

— Слушаться? — прошипел Юрка.

Он почувствовал себя загнанным в угол. Казалось, что все вокруг сговорились и теперь ищут повод и способы, как бы насолить посильнее, как бы забраться поглубже в самые мысли и чувства, как его затравить, задушить… Только приехал, а на него уже набросились, обвиняют, ругают, поучают. Это несправедливо! Совершенно не соображая, что несёт, Юрка будто озверел. Хотелось выплеснуть задавленный гнев, хотелось ломать и крушить всё на своём пути.

— Да кто вы все такие, чтобы я вас слушался? Ха! Да я вам покажу, я тебе покажу! Спектакль, значит? Да я вам такой спектакль устрою, мало не покажется!

— Грозится ещё, — хмыкнул Володя. Его совершенно не тронула Юркина тирада. — Ну и устраивай. Тебя выгонят, и поминай как звали. А за спектакль кого накажут? Тебя? Нет, меня! Только я-то тут при чём? При том, что правду сказал? А будто ты сам не знал, что застрял у администрации костью в горле. Непонятно, как тебя вообще сюда определили.

— Я ничего плохого не делал! — выпалил Юрка и вдруг скис. — Это всё… оно всё само: и тарелки эти, и гирлянда… я не хотел! И насчёт Иры не хотел…

— Ясное дело, что не хотел, — Володя произнёс это так искренне, что у Юры вытянулось лицо.

— В смысле?

— Я верю тебе, — кивнул он, — поверили бы и другие, если бы репутация у Юры Конева была не такой плохой. После твоей прошлогодней драки сюда проверки как к себе домой ходят, одна за одной. Леонидовне только повод дай, она тебя выгонит. Так что, Юра… Будь мужчиной. Ирина за тебя поручилась, а теперь и я отвечаю. Не подведи нас.

На сцене справа стояло пианино, а в центре — бюст вождя пролетариата. От досады Юрке захотелось разбить голову Ленина об пол, чтобы разлетелась вдребезги, но он попытался успокоиться и отдышаться. Подошёл к Ильичу, облокотился, приник лбом к холодной лысине и грустно так посмотрел на Володю.

— Раз ты такой честный, скажи… Вы роль не даёте, чтобы я физиономией на людях не светил и лагерь не позорил?

— Что за глупости? Роли нет, потому что я пока ничего не придумал. Актёры-мальчишки у нас все маленькие, ты среди них будешь смотреться великаном в стране лилипутов, а по сценарию великанов у нас нет. — Он улыбнулся. — Ты лучше скажи, что вообще умеешь? Петь, танцевать? Играть на каком-нибудь инструменте?

Юрка покосился на пианино, в груди неприятно кольнуло. Он насупился и уставился в пол:

— Ничего не умею и ничего не хочу, — соврал, прекрасно понимая, что обманывает сейчас не столько Володю, сколько самого себя.

— Ясно. Значит, вернёмся к тому, с чего начали — будешь мне помогать, а заодно подтянешь свою дисциплину и восстановишь репутацию.

Разговор зашёл в тупик. Они молчали. Юрка косился левым глазом на нос Владимира Ильича, сдувал с него пылинки. Другой Владимир, не Ильич, а Львович, и не вождь, а худрук, снова уставился в тетрадку. Время шло, полдник, с которого Юра ушёл раньше всех, закончился, в кинозал начали подходить актёры.

Первой явилась Маша Сидорова. Улыбнувшись Володе и проигнорировав Юрку, она легонько качнула бедром в юбке-солнышко и уселась за пианино. Юрка пристально посмотрел на неё — за прошедший год Маша преобразилась. Вытянулась, похудела и отрастила волосы до пояса, научилась кокетничать, совсем как взрослая. Сидела теперь вся из себя с прямой спиной и длинными загорелыми ножками.

— Людвиг Ван Бетховен, — объявила негромко. — Соната для фортепиано номер четырнадцать до-диез минор, опус двадцать семь, — и, взмахнув волосами, коснулась пальцами клавиш.

Юрка закатил глаза — «Лунная соната»! А ничего пооригинальнее Маша не могла придумать? “Соната” всем уже оскомину набила, каждый второй её играет. Как бы Юрка ни ворчал, ему стало чуточку завидно, ведь не на него, а на Володю Маша бросала робкие, но полные нежности взгляды, и не для него, а для Володи играла.

Тем временем Маша закончила и тут же начала по новой — видимо, чтобы Володя ещё немного постоял близко-близко и ещё поглядел одобрительно да поулыбался ей. Но ничего у Машки не вышло.