Лето в пионерском галстуке - [145]

Юра забыл дорогу до «Ласточки». По правде говоря, он никогда её и не знал — пионеров всегда привозили на автобусе. Юра помнил про четыреста десятый маршрут и про то, что рядом стояла деревня Горетовка. Найти из сотен тысяч деревень одну-единственную на огромной территории бывшего Советского Союза не удалось. Юра создавал на каждом российском интернет-форуме тему во флудилке с вопросом, не знает ли кто, где эта деревня и что с ней сейчас. Получил немного ответов, да и те оказались бесполезными. Люди знали деревню с таким названием, вот только располагалась она в Московской области. Про Харьковскую Горетовку не знал никто.

Юра покупал и пристально разглядывал карты — деревни на них не было. Устав от постоянного «нет» и «не знаю», задавался вопросом, а была ли такая деревня вообще? Может быть, за столько лет он забыл её настоящее название и в уме исказил его до неузнаваемости?

Спрашивал у матери, не помнят ли её бывшие коллеги по заводу, где был лагерь — не помнили или не знали. Искал в Интернете фотографии путёвок в «Ласточку» — не нашёл. Исследовал маршрут «410», искал похожие — «41», «10», «710», «70» и другие — но те, которые существовали в действительности, не проходили возле хоть сколько-то похожих на нужные Юре мест.

После безуспешных попыток найти «Ласточку» он принялся искать людей: ПУК, Ваньку с Михой, Пчёлкина, Олежку, всех-всех-всех, кого только вспомнил, даже Анечку и Вишневского. Но, может быть, у них не было компьютеров или доступа в Интернет, может быть, они выходили в него под дурацкими никами из Интернет-кафе, но в девяносто восьмом году Юре не удалось и это. Он писал ребятам со двора, просил их узнать номер телефона восемнадцатой школы и искал через неё ПУК. Но деньги, потраченные на международные звонки, ушли впустую. Каждый раз задаваясь вопросом, что он ещё не сделал, чтобы найти, и как ещё не попробовал, Юра придумывал новые способы. А попробовав их, не верил, что и это не вышло: «Не может такого быть, чтобы не нашелся никто!» Могло.

По всему выходило, что единственным вариантом оставалась поездка на Родину. Там можно было бы поднять архивы, найти людей по телефонным справочникам, поговорить с работниками завода. И, не желая сдаваться, Юра уже планировал в ближайшее время взять отпуск и съездить в Харьков, но его планы перечеркнул телефонный звонок из дома. Первый раз за четыре года с ним говорил отец и говорил он о плохих вещах. Мать заболела, возможно, неизлечимо. О себе дали знать долгие годы работы на вредном производстве.

На следующие два года Юра забыл о своих планах и желании найти «Ласточку». Мама медленно угасала, болезнь прогрессировала, лечение не давало ожидаемых результатов.

От мрачной атмосферы, царящей в доме, его спасала только музыка, она стала для Юры якорем, помогла смириться с неизбежностью утраты.

Он окончил обучение на дирижерском, принял предложение ректора занять место одного из преподавателей по фортепиано в консерватории. Днём Юра преподавал музыку и играл для учеников, а иногда по вечерам, приходя в родительский дом, играл для мамы.

Она умерла весной двухтысячного. Болезнь и смерть жены сильно подкосили отца. Он и раньше-то был не особо разговорчивым и открытым, а теперь окончательно ушёл в себя, всё больше молчал и стал часто прикладываться к стакану. А Юра, глядя на него, с горечью понимал, что единственный оставшийся для него родным человек даже после стольких лет и общей потери не принял и не простил сыну его суть.

Время неумолимо бежало вперёд. Оправившись от горя и помня о своей мечте, Юра снова начал выступать с концертами и писать музыку. В его жизни появлялись и быстро уходили из неё отношения, но таких крепких и долгих, как с Йонасом, не получалось. Иногда он встречался со старыми друзьями, которых уже несколько лет как именовал «семьей», виделся с Йонасом.

Возвращаться к нему не хотел, но, уставший от одиночества, ловил себя на мысли, что хочет, чтобы его дом снова стал таким же шумным, как раньше, чтобы часто приходили гости, чтобы пахло вкусной едой и чтобы, засыпая, чувствовать чью-то спину под боком. Пусть часто ссориться с этой спиной, долго и трудно мириться, только бы не ощущать одиночества. Только Юра перешагнул тридцатилетний рубеж, оно стало почти осязаемым, вечным спутником, от которого не способны были избавить короткие отношения и разовые встречи.

Всё это время Юра смотрел со стороны, будто его это совершенно не касается, на то, чем жил Йонас. И ему очень хотелось верить, что именно те его слова, сказанные во время последней ссоры, сподвигли Йонаса на важный и полезный шаг: вступить сначала в «Союз геев и лесбиянок Германии», а позже — в социал-демократическую партию. Но в то же время Юра понимал, что вряд ли имеет к этому отношение.

В конце 2000 года Йонас и его коллеги добились главного: две партии из четырёх проголосовали за введение в стране однополых союзов на федеральном уровне. Им противостояли две другие партии, но закон всё же приняли.

В 2001 году он вступил в силу. Но это был не брак, а права партнерства — пока геям и лесбиянкам был доступен только минимальный набор прав. Но мало-помалу закон расширялся. А совсем недавно, в январе 2005 года, прошло новое расширение: теперь у гомосексуалов появилось право заключать партнерские права с гражданами других государств. Только новости об этих расширениях звучали насмешкой для патологически одиноких людей вроде Юры. Но он не мог не гордиться Йонасом — столь многого он добился.