Лето в Михалувке и Вильгельмувке - [3]

Отец Фридмана много путешествовал: был в Париже, в Лондоне, даже собирался в Америку. Но нигде не нашел счастья и снова вернулся на родину, где много-много булок должен он испечь для других, чтобы заработать на буханку хлеба для своих ребят.

Трудно сказать, в каком из больших городов маленький сын пекаря научился не доверять людям и никому не отдавать на хранение медные монетки в четыре гроша. Лишь спустя несколько дней он принес воспитателю свое скромное достояние, а потом время от времени спрашивал: «Ведь мои четыре гроша у вас, правда?»

— Далеко еще? — Детям хочется поскорее в лес, на реку, в поле — ведь те, кто побывал уже в колонии в прошлом году, рассказывают чудеса.

Говорят, в колонии есть большая веранда; что бы это такое могло быть — веранда? На всех, на сто пятьдесят человек, там только четыре комнаты — какие же это должны быть громадные залы!

Мы проезжаем по мосту. Этот мост совсем не похож на тот, что соединяет Прагу с Варшавой[2]. Этот красивее, гораздо красивее.

— Ребята, выходим! Мешок, шапку никто не забыл?

— Никто! — отвечают мальчики хором.

На вокзале нас уже ждут двенадцать телег, устланных соломой и сеном.

— Осторожнее на телегах, смотрите, чтобы у кого-нибудь нога в колесо не попала!

— Я послежу, господин воспитатель.

— Ладно. Поехали!

Солнышко весело встречает бледных ребятишек. Спасибо тебе, доброе солнышко, и зеленый лес, и веселая лужайка! Спасибо вам, крестьянские дети, за то, что выбегаете из своих хат и приветствуете улыбкой наши устланные сеном телеги!

— Далеко еще, господин воспитатель?

— Ой, вон наш лес чернеется. Уже и поляну видно!

А вот и мельница, и дома, и, наконец, колония!..

— Ура! Да здравствует колония Михалувка!

Значит, вот она какая, веранда.

Выпивают по кружке молока и — за работу.

Мальчики моются с дороги, надевают белые колонистские костюмы. Больше всего их смешат забавные холщовые шапки, похожие на поварские колпаки. Теперь все выглядят одинаково. Малыши гордятся своими штанами с помочами.

— Господин воспитатель, а когда нам дадут носовые платки?

— Платки — завтра, а теперь сложите свою одежду в мешки, мешки за спину — и марш на склад! Раз, два, левой! Там спрячут ваши мешки на четыре недели.

Глава третья Левек Рехтлебен тоскует. — Левек Рехтлебен плачет.

Все так странно и ново, все так не похоже ни на Гусью, ни на Крахмальную, ни на Драконову улицу…

Одноэтажный дом в лесу, ни двора, ни сточной канавы. Какие-то странные деревья с колючками. Кровати стоят не у стены, а рядами, не в маленькой комнатушке, а в большом зале, вроде таких, в которых свадьбы играют. На обед дали какой-то зеленый суп, а потом молоко. Холщовые шапки, штаны с помочами. Вечером моют ноги в длинном железном корыте. В постели надо спать одному, подушка набита соломой. И окна открыты — ведь вор может забраться! А мама с папой далеко.

И Левек Рехтлебен в первый же вечер расплакался.

Правда, плакал он недолго, потому что как не уснуть после дня, полного таких необыкновенных событий!

Но и на другой день, когда после завтрака осталось немного свободного времени, Левек снова стал плакать.

Домой!

Почему Левек хочет домой? Может быть, Левек голоден?

— Нет, не голоден.

Может быть, ему холодно?

— Нет, не холодно.

Может быть, боится один спать?

— Нет.

Может быть, дома у него больше игрушек?

— Нет, дома совсем нет игрушек.

Левек знает, что тут хорошо, ему об этом и двоюродный брат, и мальчишки со двора говорили, но дома — мама.

Ну ладно: Левек поедет домой, только завтра, потому что сегодня суббота, а в субботу уезжать нельзя. Но и в воскресенье Левек не смог уехать: брички не было. Но завтра, завтра-то он уж наверняка уедет.

В понедельник Левек не плачет, но все еще хочет домой.

— Ладно, поедешь после обеда, только, если ты вернешься домой, мама будет огорчена.

— Почему мама будет огорчена?

— Потому что она должна будет оплатить дорогу.

А отцу как раз сейчас платить нечем — мастер, с которым он работал, уехал; а мама больна, потому что родилась маленькая сестричка и доктор стоит дорого.

Левек тяжело вздохнул и согласился играть в домино.

А вечером он снова принимается потихоньку плакать, но вдруг вспоминает, что на вокзале на нем была новая шапка, которую отец взял с собой домой. Отец, наверное, потерял новую шапку, а шапка стоила полтинник. И Левек диктует письмо к отцу: домой ему не хочется, он не плачет и по дому не скучает, потому что ему хочется быть здоровым и чтобы у папы не было неприятностей. А что с шапкой?

Отец написал в ответ, что шапка цела и что он принесет ее на вокзал.

Левек много раз брал у воспитателя письмо отца и снова отдавал его на хранение, он совсем перестал собираться домой, и колония ему нравилась все больше и больше.

Но один раз у Левека случилось горе: он потерял носовой платок. И как не потерять, когда карманы у него всегда набиты камнями и шишками! Платок вскоре нашелся.

А в другой раз Левек ходил весь день как в воду опущенный, по своей же вине: вечером в спальне он свистел и щелкал пальцами. Когда на другой день за завтраком спросили, кто вчера свистел в спальне, Левек сразу сам признался.

— И щелкал пальцами, — добавил он и показал, как щелкал.