Лето в Михалувке и Вильгельмувке - [10]

Одни игроки еще только учились, другие — тренировались. Труднее всего научиться обращаться с дамкой, понять ее роль и права на шашечной доске.

— Можно есть дамку? Можно брать дамку за фук? Может дамка перескакивать через две шашки? А последняя шашка обязательно должна стать дамкой?

Вайнраух учил, объяснял и играл с каждым на пробу, а потом записывал его в группу — плохо, посредственно, удовлетворительно, хорошо или отлично играющих; иными словами, ставил кол, двойку, тройку, четверку или пятерку.

Как видите, это была большая и трудная работа, и у Вайнрауха, который старался выполнить ее на совесть, уже не оставалось времени на то, чтобы ругаться и драться.

Когда все участники были разбиты на группы, начался турнир. Колы играли с колами, двойки с двойками. Силы были равными. Из трех решающих партий между Завозником и Фихтенгольцем первая длилась очень долго и была признана ничьей, а две следующие выиграл Завозник.

В группе играющих посредственно победителем вышел Дессен. Борьба Лиса с Крышталом три раза кончалась вничью. Плоцкий с Кулигом сыграли четыре партии.

Но самой интересной была, конечно, борьба мастеров, таких как Альтман, Тамрес, Вайнраух. Много замечательных комбинаций разыгрывалось на шашечной доске, долго и сосредоточенно обдумывался каждый ход. Наконец бесспорным победителем шашечного турнира — без возражений со стороны побежденных — был признан не Вайнраух, а Тамрес, потому что он победил всех играющих на «отлично».

Возможно, в будущем году победит Вайнраух? Но нет, ему тогда исполнится тринадцать лет, и он уже будет слишком большим: ведь колонии только для детей. Поэтому, когда Вайнраух уезжал из колонии, он, привстав на повозке, долго махал шапкой и кричал:

— Прощай, колония, адье, Михалувка!

Я часто встречаю хромого Вайнрауха в Варшаве. Он кланяется мне и весело улыбается; наверное, ему при этом вспоминаются шашечный турнир, аист и сладкий морковник.

Глава одиннадцатая Письма от родителей. — Плакал ли Осек из-за помочей? — Последние открытки.

Утром пекарь привозит хлеб и письма с почты. Письма раздаются только после завтрака. Потому что тот, кто получил письмо, от радости уже не хочет пить молоко, а тот, кто не получил письма, тоже не пьет молока — от огорчения. А ведь открытка стоит шесть грошей, то есть почти столько же, сколько фунт хлеба. Поэтому вести из дома приходят не так уж часто.

Рубину мать пишет:

«Дорогой сыночек, мы очень рады, что ты купаешься и не тоскуешь по дому. Будь вежливым и послушным, играй и отдыхай хорошенько и возвращайся здоровым и хорошим к любящей тебя маме».

Таких писем, написанных по-польски и без забавных ошибок, не очень много. Но разве не то же самое хотел сказать отец Боруха, когда писал ему:

«Дорогой сын Борух! Уведомляю тебе, что мы, слава Богу, здоровы, чего и тебе того же желаем. Поклон от отца с матерью. Будь послушный и, что тебе скажут, чтобы точно выполнил. Обнимаем тебе издали».

А в четверг после обеда мальчики пишут в Варшаву — разумеется, только те, кто умеет писать.

— Господин воспитатель, напишите мне, пожалуйста, письмо.

— Что ж тебе написать?

— Не знаю.

— Напишу, что ты озорник и дерешься.

— Не надо… Напишите: не плакал ли Осек, что я у него взял помочи?

— А ты взял у Осека помочи?

— Мама велела, потому что мои штаны рваные, а у него с помочами.

— Так, может, лучше спросить, не плакал ли Осек, что ты у него штаны взял?

— Ладно, спросите…

Герш написал по-еврейски:

«Моим дорогим родителям. Во-первых, пишу, что я здоров, и мне хотелось бы знать, как там дома, и я вешу 54 фунта, и ем 5 раз в день, и все вам потом расскажу, и мы строим крепость и копаем землю, и мне очень хотелось бы знать, как там дома».

Есть в письмах ребят и полные забот вопросы:

«Нашел ли отец место, есть ли у Хаима работа и зарабатывает ли он хоть что-нибудь?»

Когда мальчик уезжал в колонию, отец был без работы.

Некоторые не доверяют воспитателю и предпочитают, чтобы за них писал товарищ. Товарищ напишет, что ему скажут, а воспитатель еще, чего доброго, нажалуется родителям, что их сын вчера зашел на середину реки, где глубоко, или полез за белкой и нос себе расцарапал. С начальством лучше поосторожнее.

И товарищ, расспросив о родственниках, строчит:

«Во-первых, я здоров и кланяюсь дедушке, и кланяюсь брату, и кланяюсь сестре, и кланяюсь братишке Мотке, и кланяюсь всей семье. Будьте здоровы, и я ем пять раз в день, и кланяюсь Абрамку, и кланяюсь тете, и кланяюсь одному дяде и другому».

Товарищ читает письмо вслух; оказывается, что все в порядке.

— Я уже написал, господин воспитатель.

И рад: первый раз в жизни посылает письмо.

На четвертой неделе воспитатель пишет на открытках:

«Прошу встретить сына на вокзале в четверг 20 июля, в 12 часов дня».

И в конце добавляет:

«Ваш сын — веселый и ласковый мальчик. Мы его очень полюбили».

Родителям будет приятно узнать, что их сын снискал симпатии чужих людей.

— Господин воспитатель, что вы обо мне написали?

— Что ты не хотел есть кашу и плохо застилал постель, пусть отец тебя отшлепает.

— Не бойся, господин воспитатель шутит, — поучает более опытный товарищ.

Глава двенадцатая Хаим и Мордка. — Кукушка, белка и история про бабочку. — Мордку называют Мацеком.