Лето у моря - [7]

— Послушай… — начал он, но она прервала его взмахом руки:

— Подожди, я еще не закончила. Потом я решила написать тебе письмо. И написала. Я помню, как писала его всю ночь, пытаясь объяснить тебе, что люблю тебя безумно и не знаю, что мне делать дальше, просила твоего совета. Но чтобы отправить письмо, мне нужен был твой точный адрес, а попросить его у родителей я постеснялась: как бы я им это объяснила? Вдруг впервые в жизни захотела пообщаться с кузеном, да еще и таким странным способом? Я долго прятала запечатанный конверт, чтобы не нашли родители: пришлось таскать его везде с собой. А потом вдруг к нам приехала твоя мама, тоже ненадолго. Это, кстати, была наша с ней последняя встреча, ну, ты понимаешь, перед тем, как ее не стало… Я вложила письмо в новый альбом для марок — что-то другое мне в голову не пришло: из книги, например, оно могло просто выпасть, а так я его хорошенько спрятала, засунула в прозрачные страницы — и попросила тетю передать тебе этот небольшой подарок. Помню, как она погладила меня по голове, поблагодарила и сказала, что обязательно передаст. Потом она уехала. Не знаю, передала она тебе тот альбом или забыла, но ты, естественно, мне ничего не передал и ничего не ответил.

— Господи… — он вскочил на ноги. — Я помню этот альбом! Мама привезла и торжественно вручила его мне, подарок от моей маленькой кузины. А я… Видишь ли, я никогда не любил марки и не собирал их… Прости меня! Пожалуйста, прости!

— За что? — кузина тоже поднялась. — Ты не обязан был любить марки, а я должна была придумать что-нибудь получше или не писать тебе вовсе. В конце концов, сейчас это не имеет никакого смысла: вот что было бы, к примеру, если бы ты любил марки и прочел тогда мое письмо? Посмеялся бы над глупенькой кузиной или, что еще хуже, показал бы его своим родителям. Я бы тогда точно умерла. Поэтому я даже рада, что ты выбросил мой альбом и не видел моего письма.

— Я не выбросил альбом, — он вдруг отчетливо вспомнил, как видел что-то очень похожее на него не так давно на чердаке их римской квартиры в какой-то коробке со старым хламом.

— Что это меняет? — кузина развернулась и медленно пошла к дому.

— Я не выбросил твой альбом! — он догнал ее и встал на пути.

— Чего ты хочешь? Дай мне пройти! — резкий порыв ветра растрепал ее волосы и бросил их ей в лицо.

— Ты такая красивая… — он поднял руку, чтобы коснуться ее волос. Она уклонилась. Тогда он схватил ее за руку:

— Скажи, что-нибудь изменилось у тебя… ко мне… прошло столько лет…

— Зачем тебе это? — она вырвала свою руку из его руки.

— Скажи! — он смотрел ей прямо в глаза. Она не отвернулась, напротив, подошла еще ближе и неожиданно легонько коснулась своими пальцами его лица, провела ими по щеке, по губам. И ушла. Вернее, не ушла, а сбежала, буквально взлетела вверх по лестнице, ведущей к коттеджу. Догнать ее он не решился. Остался одиноко стоять посреди бухты.

Прямо у его ног шумело море…

Глава пятая

Потом он часто вспоминал тот разговор с кузиной. Тысячи раз прокручивал в голове такие бесполезные теперь варианты слов, которые он мог сказать тогда ей, но не сказал, тысячи раз представлял себе, как бы стали развиваться события тем летом, если бы он, например, прервал тот рассказ кузины об альбоме для марок и ее письме, перевел бы все в шутку или вообще пропустил все это мимо ушей. Но что толку корить себя за то, что ты не сказал или не сделал тогда, если действительность уже наступила и ничего изменить нельзя? Ведь недаром кто-то очень мудрый сказал: глупа и бесполезна только та мысль, которую ты, подумав, не успел сказать. А уж почему не успел, этого мудрец не объяснил: то ли от малодушия, то ли от нехватки смелости. Неважно…

Пытаясь готовиться к переэкзаменовке, он сидел в своей мансарде над раскрытыми учебниками, но мысли бродили где-то далеко. О чем он думал? О лекции по генетике, на которой четко и ясно будущим врачам втолковывали и объясняли все пагубные последствия родственных браков: дети с врожденными пороками, вымирание рода и т. д. и т. п. Преподаватель приводил какие-то проценты из статистики, говорил о том, что в некоторых странах, — кажется, в Испании? — даже законодательно запрещены браки между двоюродными братьями и сестрами. С троюродными как-то попроще. По крайней мере, на них такой акцент не делался. Он тогда особо не вслушивался в тему лекции: во-первых, его это мало интересовало, он твердо знал, что не собирается жениться ни на одной из своих кузин, а во-вторых, рядом с ним тогда сидела новенькая однокурсница, улыбалась и многообещающе строила глазки.

Внезапно разозлившись, швырнул он ни в чем не повинный учебник на пол. К черту генетику! К черту статистику и вымирание рода! Он хочет обладать ею вопреки всему. Да, он хочет свою кузину. Может, это безумие, но сейчас ему все равно.

— Эй, студент! Пора ужинать! — раздался голос Бланш, и он спустился вниз. Все уже сидели на террасе.

— Как позанимался? — спросила кузина. — Все науки превзошел?

— Как раз парочка осталась, — ответил он, глядя ей прямо в глаза. — Именно эту парочку я и завалил.

— Ничего, сын, я уверен, что осенью ты все сдашь на отлично, — отец, как всегда, был полон оптимизма. — А у меня для вас всех завтра будет сюрприз, готовьтесь!