Лето Святого Мартина. Шкура льва - [6]

Согретый и воодушевленный этой мыслью, он поднялся на ноги; глаза его сверкали, и румянец на щеках был сильнее обычного.

— Позовите этого месье де Гарнаша, — с едва уловимым высокомерием произнес он, размышляя тем временем, что он скажет посланнику королевы-регентши и с какой интонацией, как при этом будет стоять, двигаться и выглядеть.

Его блуждающий взгляд остановился на собственном секретаре. Он вспомнил свою излюбленную позу глубоко ушедшего в дела человека. И резко произнес имя секретаря.

Бабилас поднял свое бледное лицо; он знал, что должно за этим последовать: такое случалось и прежде. Но в его глазах не было ни тени изумления, а на отвислых губах — ни следа улыбки. Он отложил в сторону бумаги, над которыми работал, и придвинул к себе чистый лист, чтобы написать письмо, которое, как он знал по опыту, сенешал постарается отправить королеве. В подобной ситуации ее величество всегда была единственным адресатом господина де Трессана.

Дверь отворилась, портьеры раздвинулись, и Ансельм объявил:

— Месье де Гарнаш.

Трессан повернулся к прибывшему в тот самый момент, когда он быстро вошел в комнату, поклонился, держа в руке шляпу, длинные малиновые перья которой коснулись пола, выпрямился, терпеливо ожидая ответного поклона сенешала.

Гарнаш был высокого роста, широк в плечах и узок в талии, одет почти целиком в кожу. Жилет из толстой бычьей кожи плотно облегал его тело, из-под него виднелись короткие штаны цвета красного вина и чулки чуть более глубокого оттенка того же цвета, которые исчезали в высоких кожаных сапогах. На кожаной портупее, отделанной золотом, висели стальные ножны, открывающие рукоятку шпаги. Рукава камзола, выглядывавшие из-под жилета, были того же цвета и сшиты из того же материала, что и штаны. В одной руке Гарнаш держал широкополую черную шляпу с малиновыми перьями, а в другой — небольшой пергаментный свиток; и когда он двигался, звукам его шагов вторила музыка скрипящих кож и звякающих шпор, столь любезная слуху всякого военного.

Но более всего заслуживала внимания голова этого человека, крепко посаженная на широких плечах. Нос его имел форму довольно внушительных размеров клюва, голубые глаза, холодные, как сталь, расставлены чуть широковато, а над изящным ртом с тонкими губами выделялись, топорщась, как у кота, рыжеватые усы, чуть тронутые сединой. Его волосы были темными, почти каштановыми везде, кроме висков, где годы обесцветили их до пепельного оттенка. Он казался просто-таки воплощением непреклонной силы.

Сенешалу, оценивавшему своего посетителя в качестве противника, его наружность пришлась не по вкусу. Однако он учтиво поклонился, всплеснул руками в воздухе и произнес:

— К вашим услугам, месье де?..

— Гарнаш, — сухо ответил гость, и это имя прозвучало на его устах как клятва. — Мартин Мария Ригобер де Гарнаш. Я прибыл к вам по поручению ее величества, в чем вы можете удостовериться, прочтя этот документ.

И он протянул Трессану свиток, который держал в руке.

Выражение оплывшего, хитрого лица сенешала заметно изменилось. До сих пор его круглое лицо выглядело вопрошающим, но когда парижанин заявил, что является посланником королевы, на нем отразились удивление и быстро возрастающая почтительность, которые выглядели бы вполне естественно, не будь Трессан заранее предупрежден о миссии и личности этого господина.

Он предложил своему гостю кресло, а сам опять сел за письменный стол и развернул бумагу, которую вручил ему Гарнаш. Тот уселся, передвинув портупею так, чтобы можно было опереться обеими руками на рукоятку шпаги, и застыл в чопорной позе, ожидая, пока сенешал кончит читать. На другом конце комнаты секретарь лениво пожевывал ворсистый кончик гусиного пера и в возникшей тишине задумчиво рассматривал посланца из Парижа, удивляясь происходящему.

Трессан аккуратно сложил бумагу и вернул ее владельцу.

Это был не более чем формальный документ, удостоверяющий, что господин де Гарнаш направляется в Дофинэ в связи с делом государственной важности, требующей от господина де Трессана оказывать ему всяческое содействие.

— Parfaitement, — промурлыкал сенешал. — Месье, если вы сообщите мне, в чем именно состоит суть вашего поручения, я буду целиком в вашем распоряжении.

— Вы знаете замок Кондильяк? Ведь так? — начал Гарнаш, приступая прямо к делу.

— Вполне, — сенешал откинулся в кресле, озабоченный прежде всего тем, что его пульс участился. Однако он сдержал свои чувства и сохранил вежливое и безмятежное выражение на лице.

— Вы, вероятно, знакомы и с его обитателями?

— Конечно.

— Близко?

Сенешал сжал губы, изогнул дугой брови и медленно помахал своими толстыми руками — это многозначительное сочетание жеста и мимики не означало ничего — ни да, ни нет. Но Гарнаш не стал ломать головы над этой загадкой и повторил:

— Близко? — на этот раз в его голосе прозвучала настойчивость.

Трессан склонил голову и свел кончики пальцев на обеих ладонях вместе. Он старался, насколько это было в его силах, придать своему голосу учтивость.

— Я полагал, месье намеревается изложить суть своего дела, а не спрашивать меня о моих делах.

Гарнаш резко выпрямился в своем кресле, его глаза сузились. Он почувствовал сопротивление своей воле. В карьере Гарнаша главным камнем преткновения всегда было то, что он не мог выносить, когда с ним не соглашались, а тем более оказывали какое-то сопротивление.