— Он, — сказал Леня и покраснел.
— А ты?
— А мы все равно вместе будем, — сказал Генка. Пятница! — Мы, понимаете, о чем подумали? Тут понадобится цветная пленка, правильно? А у нас только черно-белая!
Лене ничего не оставалось, как кивнуть.
— И нам, понимаете, надо, наверно, съездить в Москву…
— Ну… вообще это можно. Только ты уж один тогда съезди.
Не «вдвоем», не «один из вас» хотя бы… Но ведь это было справедливо!
И на следующий день Генка уехал вместе с лагерным автобусом, которому надо было привезти какое-то оборудование для изокружка. Леня Осипов остался один в своем неродном отряде. С утра до вечера ему предстояло прожить без Генки. Без Генкиной защиты… если уж говорить честно.
Еще вчера Леня мог вести себя по-островитянски. Ему, например, говорят… ну, Ветка, естественно:
— Осипов Леня! Ты будешь, в конце концов, звену помогать?
А Леня, даже не отвечая, проходит с веранды на крыльцо.
— Ну, Осипов? Тебя русским языком просят: помоги звену! Куда идешь-то?
А Леня поворачивается к ней и говорит:
— В туалет… Не веришь? Пойди проверь.
Ветка, конечно, бледнеет, розовеет… Потом, правда, было не очень приятное продолжение. Длинный Грошев вдруг сказал небрежно:
— Да отпусти ты ребенка! Не видишь, животом мается.
Дальше? По всем законам — драка… Чувствуя, что в спину ему смотрят, Леня просто ушел. Они как раз должны были идти записываться к биологине.
А теперь Генки нету, биологиней не отбояришься… если только ты действительно островитянин, а не трус.
Сразу после завтрака у них была, оказывается, назначена тренировка. Ребята — в футбол, а девчонки — в групповые упражнения по художественной гимнастике. Леня — ничего! Грошев ему бросил, усмехнувшись:
— Э, мы слыхали, у тебя нога болит? Правильно, посиди.
А что посиди? Книжки подходящей не было. По лагерю отсвечивать тоже… Спросят: почему один? Тот же начальник… Что ответить? В футбол не приняли? Это уж совсем какое-то скрипение старой тахты, вроде он жалуется. В школе Леня не был общественным деятелем. Уроки отсидел — домой. И все нормально. А тут он получался какой-то недоразвитый. Он-то думал: я в них не нуждаюсь, а выходило наоборот!
О Федосеевой он даже не думал. Куда там! Это уж надо совсем быть бароном Мюнхгаузеном… Его же просто не существует, способного четверочника Лени Осипова, его просто нету в этом отряде.
— Что, скучаешь без дружка?
Как он ни старался не вздрагивать, да попробуй удержись! Начальник стоял перед ним, а Леня сидел. И ему понадобилось непростительно много времени, чтоб сообразить это и наконец подняться.
Ну-ка! Островитянин ты или кто?! Тяжелое это дело — разговаривать со взрослыми… Одни умеют, другие нет. И, взяв чей-то чужой тон, Леня вдруг сказал:
— Вот, размышляю про вашу ловколазку!
Так здесь назывались те самые турниковые джунгли, перед которыми они однажды стояли с отцом. Отец оказался прав: это действительно было устройство для кувыркания, для воздушных салочек.
— Ребята все время там без присмотра. Причем малыши. Упадут — могут руку сломать!
— Типун тебе на язык! Чего им падать?
— А никому дела нет!
— Ошибаешься, Леня Осипов! — Он говорил спокойно, но не очень приветливо.
А Леню поразило, как начальник легко произнес его имя.
— Ошибаешься, Леня. — Он повернул голову туда, где, невидимая за кустами, громоздилась ловколазка. — Мы рискуем, но идем на это… Слыхал ты про такого педагога Януша Корчака? А вот он говорил, что человек имеет право на риск и на свободу. Без свободы жить-то уж больно скучно.
Таких слов от взрослого никогда не ожидаешь. И Леня молчал.
— В «Маяке» у нас, товарищ пионер, хорошо… Разве ты этого еще не понял?
— Нет, не понял!
— Значит, поймешь. Все у тебя впереди.
Леня опустил голову, сунул руки в карманы. Но чувствовал, конечно, что стоять так неприлично. Отправил руки за спину.
— Мы решили Гену Савелова перевести во второй отряд.
Наверное, такое удивление было написано в Лениных глазах, что начальник не выдержал и улыбнулся.
После обеда Леня, который был занят своими мыслями, разделся и лег, но никто в отряде не ложился. Ребята скопились в четырех разных углах палаты и шептались.
Обо всем Леня узнавал в последнюю очередь. Вот и сейчас — до него просто «донесся слух»: обрывки шепота и шепотного крика. Сегодня, оказывается, будет «Огонек знакомств». Каждое звено выступит с концертной импровизацией, то есть без всякой подготовки. Но ведь так только говорят, а подготовиться-то, пусть немножко, хочется!
И они готовились. А Леня Осипов лежал в своей постели, как мумия Рамзеса Второго. Естественно, это выглядело глупо, и Леня решил встать, просто встать, без определенной цели.
Однако едва он собрался это сделать, в окно просунулась физиономия Ветки. Леня как можно глубже закопался в одеяло, будто червяк в кокон. Ветка сразу заметила его трепыхания, спросила с ехидством:
— А этот? Заболел?
— Заболел-заболел… — Грошев постучал себя кулаком по лбу. — Он уже двенадцать лет больной!
Странно все-таки. Едва что-то касалось Лени, сразу появлялась Ветка. И сразу появлялся этот длинный Грошев!
На том, однако, горести его не кончились. На фоне кустов и неба возникла Алла Федосеева. Она довольно непринужденно влезла в окно и остановилась — увидела лежащего Леню.