Лето с чужими - [19]

От самих его слов веяло свежестью. Меня умиляла походка отца, осанка молодцеватого мастерового, его жесты. Да, совсем не так все это выглядело в мои двенадцать.

В доме на подносе стояли тарелки с вареными стручками бобов, холодным тофу под соевым соусом, а также три стакана.

– Эх, был бы у нас душ, – опять посетовала мать.

– И куда ты собираешься его это… втыкать? – Отец, раздетый по пояс, обтирался полотенцем. Тело не загорелое, но с красивыми линиями мускулов.

Я снял рубашку и тоже ополоснулся над раковиной.

Телевизор включен. Показывают школьный бейсбол.

Вращается вентилятор.

– Хидэо, иди сюда, – позвала мать.

Я уселся между родителями, стакан наполнили пивом.

– Ты что, сегодня в вечернюю? – спросила мать.

– Ушел я оттуда, слышь? У-шел.

– Вот оно что. Опять?

– Вот только не надо упреков. Или что – у нас есть нечего?

– Так-то оно так…

– Что я, нанялся? Никто, кроме меня, лепить не умеет. Стойка и пять столов. Они мне: «В сентябре выпишется мастер, потерпи всего месяц…» А с клиентами что будет, пока я терплю? Я же не могу на всех разорваться. Налепишь наспех – потом стыда не оберешься. Клиенты ворчат. В последнее время, правда, спокойные пошли, не скандалят, но дело-то не в этом.

– Понятно. Ладно, а то Хидэо пришел…

– Сама начала.

Я был вне себя от счастья. Когда они умерли, телевизоров еще не было. И пиво, и бобы, и тофу доставались с большим трудом. К тому же вентилятор у них – новый.

Как я за вас рад, мама. Как хорошо, что вы так живете, отец…

– Брось издеваться над пивом, это же не виски, – сказал отец.

– В самом деле. Не стесняйся. Деньги у нас есть, – сказала мать.

Я залпом выпил, мать сразу же подлила из бутылки.[13]

Мне захотелось купить им душ. И кондиционер. Привезти пива – да побольше. Но, пожалуй, ничего из этого не выйдет. Как в кинопавильоне: все выглядит реально, однако реальности здесь нет. Стоит мне уйти, как они вдвоем замрут, поблекнут и испустят дух.

– Выходит, ты живешь писательством?

– Да, пишу сценарии телесериалов. Солидно, да?

– Чего солидного? Писаки-то как раз жизни и не знают. Только строят из себя, а сами – ссыкуны. Если честно, терпеть их не могу.

– Ты чего такое говоришь собственному ребенку?

– Я не говорю, что он такой. Я только сказал, что они почти все такие. Малодушные писаки.

Я с интересом наблюдал, как важничает отец, по годам – моложе меня. Но с другой стороны, я ощущал некую пустоту. Как бы ни говорил отец в своей манере, говорит он лишь то, что думаю я сам.

Живущие здесь родители – не те, прежние, а лишь плод моей фантазии. Настоящих мертвых родителей, как ни старайся, уже не воскресить. Нужно прекратить этот онанизм. А с другой стороны, видя перед собой не иллюзию – живое, я задавался вопросом: «С чего ты взял, что они – плод твоей фантазии?»

– Отец, – сказал я, – дай-ка я пожму тебе руку.

– Пожмешь руку?

– И тебе, мама.

– Что, уходишь? Уже?

– Давай поужинаем.

В самом деле. Признаться, их слова звучали щемяще.

– Нет. Просто захотелось пожать вам руки.

– Запросто.

Отец подал руку, и я крепко ее пожал. Почувствовал ответную силу. Сам сжимать свою собственную руку я не мог.

– Держи пять, – сказала мама.

Маленькая рука – слегка шершавая, но при этом мягче, чем у отца.

Я попытался запомнить это прикосновение. Его нельзя было назвать иллюзией.

– Кстати, отец, – захотел я проверить еще одно не свое ощущение, – помнишь «цветочные карты»?

Я вспомнил, как родители доставали их, когда приходили гости.

– С чего это ты?

– Они остались, мам?

– Конечно. Правда, мы уже давно ими не играли.

– Научите меня, а?

Как играть, я не знал. Научит меня отец, я буду помнить правила игры и расставшись с ним, а значит, никакой он не «плод».

– Вот так-так!.. Писатель, а не знает, как играть в карты?

– Раньше увлекался маджаном…

– Во что – в «кои-кои»?

– Все равно. В «хати-хати»[14] играют втроем.

– А говоришь, не знаешь.

– Только это и знаю.

– Может, в составление цветов? – предложила мать.

Я понятия не имел, что это такое.

– Научите.

Если смогут научить, значит, и отец, и мать – однозначно не я сам. Иллюзией их уже не назовешь. Они, без сомнения, настоящие.

Мать принесла карты, отец вытащил их из коробки и начал эффектно тасовать.

– Ну, поехали. Что карты – это месяцы, знаешь?

– Месяцы?

– Как ему объяснять? Он даже этого не знает. Это… Нет, не так… – Отец навалился на край подноса.

Закачалась и чуть не упала бутылка пива, я едва успел ее схватить. Мать отодвинула поднос.

– Та самая игра – «составление цветов», – про которую говорила мать, еще называется «дурацкие цветы». В нее могут играть даже дураки. Ну что?

И, усевшись на татами, молодой отец со знанием дела начал увлеченно объяснять.

Глава 9

Вечером следующего дня я дожидался в кафе на Сибуя продюсера. Он зашел, и, увидев меня, изменился в лице.

Но тут же натянул улыбку. «Интересно, в чем дело, подумал я. – Неужели в сериале?»

Начало мне удалось неплохо. Написал я его быстро, а когда перечитывал, почти ничего менять не пришлось. Получилось как-то чересчур хорошо. В такие минуты непременно что-нибудь случается.

– Да, ты шустрый.

Продюсер заказал молоко со льдом и вытер пот полотенцем, которое принесла официантка.