Лето - [25]

– Что же нам делать?..

– Я ж тебе сказал, что делать. Но ты ни с чем не соглашаешься, сам не идешь и меня не пускаешь. Дело вот в чем: мы, конечно, могли бы пойти и вдвоем, но мне тебя жаль. Нельзя же втягивать в беду ни в чем не повинного человека, да еще к тому же своего школьного товарища.

– Но, Тоотс, – с кислой улыбкой пытается возразить Кийр, – это все пустая болтовня, все, что ты сейчас говоришь. Таких вещей не бывает.

– Хм, это как на чей взгляд. Хочешь – верь, хочешь – не верь, твое личное дело. Но потом чтобы никаких упреков не было, будто тебя не предупреждали.

Кийр, разумеется, не склонен принимать слова Тоотса за чистую монету, и все-таки таинственный вид приятеля вносит тревогу в его трусливую душонку. Он и днем немало трусит, проходя через кладбище, а ночью ему никогда еще не доводилось пробираться здесь одному. Собственно, Кийр и сам не знает, верит он в чертей и привидения или нет. Днем, когда он среди своих, мысль о существовании сверхъестественных сил кажется ему довольно нелепой; но в темные вечера взгляд его на эти вещи слегка колеблется и готов даже смениться совершенно противоположным убеждением, в особенности если ему приходится одному выходить во двор. Короче говоря, мнение Кийра насчет сверхъестественных сил можно выразить примерно так: Кийр в них и верит и не верит; не верит и все же верит.

– Что же нам делать? – снова спрашивает он после минутной паузы.

– Что нам делать, что нам делать? – повторяет про себя Тоотс и посматривает на свои карманные часы.

Несколько минут он пристально изучает циферблат и словно не верит собственным глазам.

– Ой, ой, ой! – вскрикивает он вдруг, испуганно глядя на приятеля.

– Плохо, – покачивает головой управляющий имением. – Совсем плохо.

– А что? – дрожа всем телом, шепчет Кайр; при атом он издает звук, изобразить который в литературной произведении представляется весьма затруднительным.

– Пум-пум-пум! – Управляющий, несмотря на всю серьезность положения, не в силах удержаться от смеха. Наконец ему удается с ним справиться, и он замечает уже серьезным тоном: – Через десять минут наступит полночь. Через десять минут они станут всесильными – и тогда ты меня мимо кладбища и на волах не протащишь. Если мы думаем сегодня ночью вообще добраться домой, нам нужно идти немедля. Теперь уже некогда рассматривать, как они там разлеглись – на спине или на боку – или вниз головой ходят; теперь надо сразу двигаться.

– Ну хорошо, пошли! – тихо отвечает Кипр и сует Тоотсу свою вспотевшую холодную руку. У управляющего сейчас такое ощущение, словно ему всунули в ладонь лягушку.

– Ладно, – говорит он, – пошли. Только спрячь свою тросточку – они не терпят блестящих вещей. Жаль, – добавляет он, – забыл я слова эти, как это там: «кивирюнта-пунта-янта…» Никак не вспомнить, как дальше было. Может, ты помнишь? Хотя где тебе помнить, с твоей куриной башкой и куриной памятью, а кроме того, ты сейчас весь, с головы до ног, полон страху, так что… Погоди-ка, я быстро выкурю еще одну папироску, может быть, тогда вспомню. Но, будь добр, спрячь, пожалуйста, свою тросточку, засунь ее в штанину или все равно куда, лишь бы не видно было. А то как набросятся на нас – не успеешь еще и до кладбища добраться. Будь добр, сделай так, как я прошу.

– Так тросточка уже спрятана, – стонет в ответ Кийр. – Чего ты ко мне пристал? Давай лучше скорее удерем. Покурить успеешь и по ту сторону кладбища.

При этом несчастный сует себе тросточку под полу пиджака так, что ее великолепный набалдашник попадает ему прямо под мышку. Несмотря на весь драматизм момента, он еще успевает с удивлением подумать, что есть предметы, которые даже в жаркое время остаются ледяными.

– Как так? – спрашивает Тоотс. – И курить уже нельзя?

– Нельзя… почему нельзя? Но ты же сам сказал, что через десять минут наступит полночь. Потом кури сколько влезет.

–Это правда! – отвечает Тоотс. – Тут ты прав. Еще две-три добрых затяжки, вроде бы для храбрости, а там помчимся, как кони. Слов все равно не припомнить, сколько ни кури. Да и поди знай, хорошо ли курить: заметят вдруг огонек и… Нет, не стоит время терять! Пошли! Соберись с духом, Кийр, ступай как можно тише и не гляди по сторонам. Иди ближе к кладбищу по краю дороги, я буду держаться в твоей тени, пойду рядом с тобой в ногу и согнусь в три погибели, тогда будет казаться, что по дороге идет всего один человек.

Шагая так, приятели приближаются к кладбищу, причем Тоотс все время оттесняет рыжеволосого к самому краю дороги, которая тянется вдоль кладбища, словно хочет столкнуть его в канаву. Идут они молча, и управляющий, исподлобья наблюдая за страдальческим лицом рыжеволосого, напрягает все силы, чтобы не расхохотаться.

– Ну, теперь смелее! – шепчет он Кийру, поравнявшись с первыми могилами.

– Тсс! – затаив дыхание, едва слышно отвечает Кийр. Еще несколько минут, и они благополучно минуют опасное место. Как только они пройдут мимо ворот, им ничто больше не будет угрожать, так как там, внизу, от угла кладбищенской стены можно пуститься во всю прыть и добежать до первых домов. Разумеется, пока еще рано думать об этом, самое опасное место еще впереди, поэтому в ногах у Аадниэля как бы ощущение легкого паралича.