Летняя вьюга - [22]

– К матрице?

– Нееет, тут всё ещё глубже. Каждая элементарная частица – запись в базе данных, каждый атом или там, ион – структура или объект. Ты в полях скорости им как бы знак инвертируешь. Матрица по сравнению с этой штукой дешёвка…

– То есть мы все – циферки?

– А если бы мы все были буковки, тебя бы это меньше напрягало?

На этот раз волну бреда ощутила и Светлана. Страх перед безумием, дашкиным и собственным, отступил, сменившись полной апатией.

– Даш, я пойду поваляюсь… ты, вроде по делам собиралась?

– Не знаю пока. Я хочу с температурой и электричеством поиграться, в лесу. Можно?

– Лес не спалишь? Хотя он сырой сейчас… ладно, давай. Только чужих в округе контролируй…… огонь тебе к лицу, танцуй, ведьма, танцуй… – Светка прикусила язык: нахваталась у Мыша дурной привычки.

– Свет!

– У?

– А где-нибудь можно найти… ну, про атомы, с картинками, как они выглядят? Чтобы их отличать?

Если минута смеха продлевает жизнь на сутки, как сказал какой-то мудрец, то младшая сестра подарила Светлане не меньше бонусного месяца в этом бренном мире. Если, конечно, старшая бы не подавилась насмерть, представив себе "иллюстрированную таблицу Менделеева для юных фей Максвелла". Икая и хватаясь за стены, жертва собственного богатого воображения потащилась на кухню за ложкой и сахарным песком, провожаемая недоумённым взглядом начинающей чародейки.

– А что я такого сказала-то?

– Если… я… сейчас сдохну… ик!… то спроси… у Мыша про картинки… станешь серийной убийцей! Ик!

– А по телефону можно?

– Лучше… ик!… не надо!

– Ладно, тогда в понедельник спрошу.

– Только если… ик!… деда в лабе… не будет… ик!

– Ну, а что смешного-то? Я же не знаю, как они выглядят! Ну, кроме десятка, что я уже поняла.

Светлана кое-как уняла икоту.

– Понимаешь, есть отдельные изображения, как бы тени электронных облаков отдельных атомов и молекул, да. Эта тень получается, если как бы обдувать их потоком электронов, так электронный микроскоп и работает. По ним можно судить о форме этих облаков, примерно как о форме предмета по тени на стене от очень слабого фонаря. Слово "видеть" к микромиру вообще неприменимо, оно относится только к нашему восприятию видимого света, отражённого предметом, который мы наблюдаем, причём для статистически большого числа фотонов… понимаешь?

– Да. Если в отдельный атом попадает мало фотонов, мы ничего не увидим.

– Вот. А твоё суперзрение – это вообще отдельная песня скворца, так как ты атомы и молекулы видишь, их видишь только ты и больше никто. Так что периодическую систему элементов в картинках сама для себя рисовать будешь. Ну, и для следующих поколений феечек. Пойдём индуктивным методом. Берёшь кусок кадмия какого-нибудь, и запоминаешь вид атомов.

– Ааа. Я поняла. Пойду, файерболы поучусь пока кидать!

– Давай.

Дарья, переодевшись в нечто милитарное, отправилась в лес осваивать новые аспекты своей силы, оставив старшую наедине со своими невесёлыми мыслями, среди которых первым пунктом шла неискренность, которая должна теперь была прописаться в доме навсегда. Да, из лучших побуждений, но они уже наврали Игорю, и, по согласованной позиции исследователей, должны будут держать в неведении родителей. Формальный запрет на общение по каналам связи, конечно, пока спасёт от желания Дарьи поговорить с предками, да и она сама не прочь поиграться в тайное общество, но это ненадолго. И обойти этот запрет для её теперешних возможностей раз плюнуть, ей самолёты теперь не нужны, как не понадобился паром, чтобы попасть из Анапы в Крым два года назад…

* * *

Борис Викентьевич с явным неудовольствием разглядывал распечатанные Светланой "портреты" неоднородностей раствора, напоминающие обросшие фрактальными пупырышками сосиски. Нельзя сказать, что для профессора сосиски были каким-нибудь родовым проклятием, но жизнь они отравляли ему уже в третий раз. В первый раз, в студенческой молодости, они это сделали буквально, но тогда Чекан был сам виноват – вместе с Сёмой Друзем, одногруппником, стащил из столовки три кило этих мясных изделий для загородного пикника по случаю его дня рождения. Жили студенты бедно, стипендия – далеко не зарплата, и анекдот про "две сосиски и шестнадцать вилок" был для второкурсника МФТИ Чекана в 1961ом году суровой правдой жизни. Что с сосисками было не так, Борис не знал, на вкус, зажаренные на костре, они были вполне ничего себе. Но через пару часов почти все отмечающие ощутили в желудке серьезные неисправности. В результате сам Чекан отделался лишь испорченным выходным, поносом и рвотой, а вот Семён и ещё пара одногруппников оказались в больнице. Виновата, скорее всего, была слишком тёплая для сентября погода – холодильники в общаге, в ту пору прекрасную, проходили по разряду светлого коммунистического завтра – не было их в помине, и чёртовы сосиски два дня лежали просто в тумбочке. Второй раз, при разработке термоядерного космического двигателя на основе литий-дейтериевой реакции в ФИАНе, уже в восьмидесятых, Чекан напоролся на нестабильность самообжимающейся плазмы настолько напоминающую связку сосисок, что её так, не мудрствуя лукаво, официально и назвали. Впрочем, тогда сосисочная нестабильность, по известному киноафоризму "кто нам мешает, тот нам поможет", Борису Викентьевичу действительно помогла придумать, по сути, новый принцип обжатия плазмы. Но проверить его тогда не удалось. Точнее, не удалось уже никогда и никому – на календаре был проклятый апрель 1985ого года… Чекан поморщился. Это была его личная "сказка с несчастливым концом", сказка про убитое огненное сердце "Аэлиты"…