Летние сумерки - [37]

— У нас всего один концерт. Так что свободного времени — хоть отбавляй. Сейчас схожу на площадку, порепетирую, опробую инструмент, и все.

Евгений кивнул на застекленную дверь в глубине холла.

— Я обедаю в ресторане. Если вы не против…

— Конечно. Вы в каком номере? Я в тридцатом.

За обедом Евгений сказал:

— Моя жена прямо помешана на музыкантах. Я понимаю ее. Ведь вы воссоздаете дух другого человека, человека других взглядов, даже другой эпохи. Своим талантом вы, один на сцене, заставляете тысячу людей в зале переживать и размышлять. Это потрясающе!

— Это доступно только большим пианистам. Хотя иногда я думаю, что эмоциональность ценнее класса. Иными словами, виртуоз с филигранной техникой проигрывает рядом со средним пианистом, но исполняющим сердцем. Искренность и правдивость важнее всего.

— А я считаю, важнее всего мысль. Достоевский был плохим стилистом, но писал о том, что потрясло весь мир… Я все перевожу на литературу, — улыбнулся Евгений. — В ней чувствую себя уверенно, а музыка все-таки для меня — недосягаемый вид искусства… Но и литература для меня не самоцель, не самовыражение. Мало только отображать жизнь или вносить художественность — это литературщина. Я за писателей, которые пытаются вселить в человека высокую нравственность, настроить его на благородные поступки.

— Без сомнения, это первостепенная задача любого творческого человека, в том числе музыканта, — согласился Алексей. — Вы сказали, что ваша жена любит музыку. Она музыкант?

— Нет, — Евгений вздохнул и сразу погрустнел. — Это у нее пунктик. Она филолог, но работает в научном журнале. Редактором. Это я устроил ее. Филологов ведь много, и сами знаете, как трудно найти подходящую работу… Если говорить честно, она немало для меня сделала. Пробивала в журнале мои статьи, правила мои рукописи. Она прекрасно знает литературу и, пожалуй, из любого мало-мальски одаренного литератора может сделать писателя. Этим я не хочу сказать, что, если бы не она, я не стал бы писателем, но она, бесспорно, способствовала моему творчеству и в какой-то мере направляла его. Но недавно мы развелись… Мы прожили вместе двадцать лет. А знакомы со школьной скамьи. Учились в параллельных классах… Иногда мне кажется, что я знаю ее всю жизнь… Наверно, вам это неинтересно. Кстати, а вы женаты?

— Был, но очень давно и недолго. Около трех лет. Вы с женой, как я понял, до брака были знакомы не один год, то есть ваше супружество было осознанным.

— Не совсем так, — Евгений качнул головой.

— …А мы расписались в результате случайности, внезапной вспышки с моей стороны и с долей симпатии с ее. Мне было двадцать два года, ей — двадцать. Она работала модельершей, я учился в консерватории… Я ничего не смыслил в одеждах, она — в музыке… Наши отношения отличала какая-то скомканность: обрывочные разговоры, поспешные встречи… Сейчас смешно вспоминать, как мы пытались понять друг друга. Ничего из этого не получилось. Мы жили в разных мирах. Да и во всем другом у нас была, как сейчас говорят, несовместимость… Иметь ребенка она не захотела. Как-то само собой мы все больше отдалялись друг от друга, потом появилось раздражение, оба искали повод поссориться. Все это было давно, и я уже смутно помню… Сыграли свою роль и условия, быт. Знаете, хорошо жить в трехкомнатной квартире, не стоять друг у друга перед глазами, а мы жили в одной комнате.

— Ужасно! — Евгений понимающе кивнул.

— …В конце концов мы возненавидели друг друга, — продолжал Алексей. — После развода я не мог слышать ее имя, зато ходил по улицам и прямо пел. Сразу исчезли всякие выяснения, нервотрепка, обязанности. Это ощущение свободы я прекрасно помню…

— У нас все протекало мучительней, — вздохнул Евгений. — Я понимаю, что почти не бывает безболезненных разводов, но мы расходились слишком долго и мучительно. Я уходил и снова возвращался. Мы изредка встречались и до самого последнего времени… Я до конца еще во всем не разобрался; именно поэтому и делюсь с вами. Как-то легче становится. Понимаете, мне надо выговориться. Вы посторонний человек, вы поймете и рассудите нас непредвзято. А с приятелями говорить о нашем разводе бесполезно — у них односторонний взгляд. Они четко разделились на два лагеря. Ее друзья, естественно, меня осуждают, мои считают, что виновата она. Да и у меня такое впечатление, но я уже надоел своим друзьям. Но это у меня постоянно в голове, и, понимаете, я хочу докопаться до сути, выстроить свою жизнь. Может быть, даже написать об этом, когда во всем разберусь и все отстоится. Вы можете выслушать меня, вам это не в тягость? Сейчас ресторан закроют на перерыв, да и мне нужно появиться на семинаре, а вечером, если вы свободны, мы могли бы погулять по набережной. Как вы?

Алексей развел руками:

— Нет вопроса. С большой охотой.

…Вечером, поеживаясь от прохлады, Алексей спустился на пляж и застал Евгения в глубокой задумчивости.

— А, это вы! — Евгений поспешно встал. — Я пораньше ушел с семинара. Вы не представляете, какое это зрелище, когда сотня ученых мужей с невероятной многозначительностью обсуждают примитивные вещи. Прослушал с десяток докладов, а стоящих мыслей — две-три, не больше. И в основном новые идеи выдвигают молодые. Казалось бы, куда проще — дайте им возможность экспериментировать, так нет, начинают ставить препоны — слишком многое менять, даст ли желаемый результат? Просто поразительно, как у нас боятся всего нового… Давайте пройдемся, — Евгений жестом показал на набережную. — Здесь у воды холодновато.