Подошел автобус, она прижала к себе внучку, та обняла ее, потом, войдя в автобус, Эмилия долго пробиралась в самый конец. И пока автобус не скрылся за поворотом, стояла на коленках на заднем сиденье и махала в окно.
Лето еще порадовало погодой. Под вечер часто налетали грозы, и она, устроившись на лоджии, смотрела, как собирались темные тучи, налетал ветер, пригибая деревья, и падали первые капли, сперва редкие, но вскоре сливавшиеся в сплошную стену ливня. Холодало, она укутывалась в плед. Иногда она засыпала под шум дождя и просыпалась лишь поздней ночью. Наутро после грозы воздух был пьяняще-свежим.
Она все дальше уходила на своей ежедневной проулке и уже строила планы новой поездки, однако решиться на нее пока не могла. От Эмилии пришла открытка из Коста-Рики. Родители девушки не простили бабке, что та отпустила их дочь в путешествие. Хотя бы взяла у Эмилии адрес франкфуртской подруги, тогда они успели бы отговорить дочь до отлета, успели бы остановить… В конце концов она сказала, что не желает больше выслушивать все это, и если они не прекратят эти разговоры, то пускай больше к ней не приезжают.
Недели через две пришла бандероль от Адальберта. Ей с первого взгляда понравилась небольшая, переплетенная в черный лен книга, так приятно было держать ее в руках, поглаживать, разглядывать. Понравилось и название: «Надежда и выбор». Но, если честно, ей не хотелось знать, что думает Адальберт о надежде и выборе.
Она предпочла бы узнать другое — танцует ли он все так же прекрасно… Конечно да, иначе и быть не может. Надо было ей тогда, придя к нему, не уходить так скоро, побыть еще немножко, надо было включить радио, и они бы опять танцевали и, танцуя, вышли бы на ту террасу, и он, обняв одной рукой, вел бы ее так уверенно и легко, что ей снова казалось бы — она парит над землей.
Перевод Галины Снежинской
