Летнее утро - [10]

— Держи! — крикнул Иванов. — Держи, Коленкин. Ведь народ в тебя еще не верит.

Я приказал своим рукам поймать мяч. И они меня послушались. Я приказал им закинуть мяч в корзину отсюда, с боковой полосы, с неудобной, далеко расположенной от кольца точки. И мяч послушался меня.

— Молоток! — сказал Толя.

Труднее было бегать, стучать мячом по земле и получать пасы от других. Мяч был тяжел. Минут через десять у меня совсем отнялись руки. Я был покрыт потом и пылью. Я понимал, что больше не смогу сделать ни шагу. И я собрался уже было повернуться и уйти с площадки, как Андрей Захарович, стоявший в стороне со свистком и блокнотом, крикнул:

— Коленкин! Отойди, отдохни. У тебя режим особый. Не переутомляйся, а то нас с тобой Кирилл Петрович в Москву отправит.

Я был очень благодарен тренеру. Я сел на скамью, к девушкам, и они потеснились, чтобы мне было удобнее. И Тамара напомнила мне:

— Гера, обещал ведь нас с Валей погонять!

— Обязательно, — сказал я. — Только не сегодня.

Главное — я не опозорился.

Больше в тот день я не выходил на площадку, хоть Андрей Захарович и поглядывал в мою сторону, хотел позвать меня, но я чуть заметно, одними глазами, отказывался от его настойчивых приглашений. Ведь бегуном мне не стать. Я умею лишь одно — забрасывать мяч в корзину. И чем меньше я буду бегать, тем меньше будет противоречие между моим талантом и прочими моими качествами. Впрочем, я могу поднять свою репутацию в другом: бильярд.

После ужина я в кино не пошел. Валя, по-моему, на меня немного обиделась. Женщины, даже очень молодые, — удивительные существа. В них слишком развито чувство собственности. Думаю, что это атавизм, воспоминание о младенчестве, когда все мое: и ложка моя, и погремушка моя, и мама моя, и дядя мой. Я подходил под категорию «дядя мой». И я уже даже услышал, как кто-то из девушек, обращаясь к Вале и инстинктивно признавая ее права на меня, сказал: «Твой-то, Гера».

— Не хочется в зале сидеть, — сказал я Вале.

— Как знаете.

— Но потом можно погулять.

— Никаких прогулок, — сказал тут же оказавшийся Андрей Захарович. — Режим. И ты, Коленкин, хоть и не обманул ожиданий, наших девушек не смущай. Они ведь к славе тянутся. К оригинальности. Вот ты и есть наша оригинальность. Не переоценивай себя. Не пользуйся моментом.

— Как вы могли… — начал было я.

— Мог. И ты, Валентина, голову парню не кружи.

А мне захотелось засмеяться. Как давно я не слышал ничего подобного! Как давно двадцатилетние девчонки не кружили мне голову! И как давно никто, не в шутку, в самом деле, не называл меня парнем.

— Я, как кино кончится, к площадке подойду, — сказал я, как только тренер отошел.

— Как хотите, — сказала Валя. — А вот в кино вы зря не пошли. Вам, наверно, с нами неинтересно.

И только потом, уже в бильярдной, на веранде, я осознал, что она перешла на «вы».

Ну и чепуха получается!

У бильярда стоял Иванов. В одиночестве.

— Ты чего в кино не пошел? — спросил он.

— Смотрел уже, — соврал я. Не говорить же человеку, что я подозреваю у себя исключительные способности к бильярду и горю желанием их испытать.

— Я тоже смотрел, — сказал Иванов. — Да и жарко там. Сыграем?

— Я давно не играл, — сказал я.

— Не корову проиграешь. Не бойся. Кием в шар попадешь?

— Попробую.

— Пробуй.

С первого же удара, когда кий у меня пошел в одну сторону, шары — в другую, я понял, что эта игра требует от изобретения Курлова большего напряжения, чем баскетбол. Несмотря на то что мои нервные клетки работали сейчас лучше, чем у кого бы то ни было на свете, передавая без искажений и помех сигналы мозга моим пальцам, задание, которое им надлежало выполнить, было не из легких. На площадке я учитывал лишь вес мяча и расстояние до кольца, здесь я должен был точно направить в цель кий, рассчитать, в какую точку ударить, чтобы шар правильно ударился о другой шар и пошел в узкую лузу. И главное, должен был унять легкую дрожь в пальцах, не игравшую роли на площадке, но крайне опасную здесь.

Рассудив так, я заставил мой мозг считать точнее. И пока Иванов, похохатывая над моей неуклюжестью и испытывая законное удовлетворение человека, взявшего реванш у сильного противника, целился в шар, я мысленно стал на его место и, не без труда проследив глазами за направлением его будущего удара, понял, что он в лузу не попадет. А попадет шаром в точку, находящуюся в трех сантиметрах слева от угловой лузы. Что и случилось. И тогда я понял, что победил.

— Держи, — сказал Иванов, протягивая мне кий. — Только сукно не прорви. Тетя Нюра тебе голову оторвет. Ей что звезда, что просто человек — все равно.

— Постараюсь, — сказал я и оглянулся на звук приближающихся шагов.

На веранду поднялся доктор.

— Ну вот, — сказал он не без ехидства, — этот спорт для вас, Коленкин.

Но я не обиделся.

— Главное не побеждать, а участвовать, — сказал я. — Любой спорт почетен.

— Угу, — сказал доктор и отошел к перилам, закуривая.

Мне тоже захотелось курить. А то ведь за весь день выкурил только две сигареты, и те украдкой, в туалете, а потом заглянувший туда после меня Андрей Захарович бегал по территории и кричал: «Кто курил? Немедленно домой отправлю!» Но конечно, не узнал. А я был не единственным подозреваемым.