Летчики и космонавты - [35]

В назначенное время я собрал летчиков и стал выяснять, как усвоена задача. Это был словесный опрос.

— Товарищ Приходько. Задача на полет?

— Отработка полета строем. Стрельба по наземным целям.

— Район стрельб?

— Двадцать километров севернее…

— Восточная граница полигона?

— Железная дорога Владивосток — Хабаровск.

— Покажите по карте.

Летчик Приходько расправил свернутую в гармошку карту, острием карандаша очертил границы полигона. Другие летчики также ответили уверенно и правильно о характере задания. Проверил знание сигналов и команд при полете строем. Дело в том, что о радиосвязи мы тогда еще и не мечтали. В полете командир отдавал приказания эволюциями самолета. Их надо было знать, как таблицу умножения. Например, команду разомкнуть строй ведущий обозначал легким покачиванием самолета с крыла на крыло.

Если кто-то из летчиков допускал ошибки в ответах, я, как командир звена, добивался устранения недоработок. Этим и ограничивалась работа в канун полетов. Такая система предварительной подготовки, естественно, была далека от совершенства, но мы всемерно старались использовать каждую минуту учебного времени с пользой.

Итак, по приказу комэска мы приступили к полетам. Первым справа от меня летел младший летчик Приходько. Он обладал хорошей техникой пилотирования, прилично знал самолет, мотор и оборудование.

В кабинное зеркало самолета мне хорошо была видна вся четверка ведомых: за Приходько летели пилоты Свиридов, Зыбнев, замыкал строй пилот Казенин.

Кстати, поясню, почему у них было звание «пилот», а не «летчик». Дело в том, что до 1931 года авиационные летные школы выпускали младших военных летчиков, командирское звание которых можно приравнять современному званию «лейтенант». С 1931 года часть летных школ стала выпускать не летчиков, а пилотов. Свиридов, Зыбнев и Казенин после окончания Одесской летной школы получили звание пилотов военной авиации.

Над полигоном легким покачиванием самолета с крыла на крыло подал команду разомкнуться. Вскоре все самолеты заняли над полигоном безопасные дистанции и стали в круг. Сделал два показательных пикирования на мишень, затем отстрелялся по ней из пулемета. Вышел из пикирования, набрал высоту 500 метров. Обучаемые приступили к стрельбе.

Все шло нормально. Летчики сделали уже по три захода на цель. Оставалось сделать еще по два захода, и задача была бы выполнена. Вдруг с командного пункта полигона в воздух взлетела серия красных ракет. Что такое? В это же время я увидел, как красноармеец подбежал к полотнищу и выложил крест: работа на полигоне запрещена.

Что делать? Дал команду всем ведомым пристроиться к моему самолету. Не прошло и пяти минут, как самолеты заняли свои места в строю. Развернул группу в сторону аэродрома. Издалека увидел эллинг. Дальше от него, на юге, стояла туча. Значит, погода резко изменилась, пришла все-таки полоса густого тумана.

Еще раз вспомнил сконфуженного синоптика, безоблачное небо над аэродромом, солнце, слепящее глаза. Вот оно коварство метеоусловий. Синоптик был прав.

Что же мне делать? Стал оценивать обстановку. С первого захода все машины посадить невозможно. Летчики еще ни разу не садились даже парой, а сесть строем пятерке на узкую полоску нашего аэродрома вообще невозможно. Дать команду разойтись на посадку, садиться каждому самостоятельно? А туман? Ведь он очень быстро и прямо-таки предательски лез на аэродром. Успеет сесть ведущий и, может быть, один из ведомых, потом аэродром закроется полностью, и для трех последних самолетов условия посадки будут чрезвычайно трудными.

Имею ли я право оставить молодых летчиков в таких сложных условиях? Последствия встречи пилотов с туманом на малой высоте не вызывали у меня сомнений. Пойти на риск нескольких аварий и катастроф я не имел права. Как командир группы, я нес ответственность за каждый экипаж и за каждый самолет. Это святая святых командира.

Решил посадку на аэродроме не производить совсем, уйти в другой район и сесть на подходящую площадку.

Дал команду ведомым сомкнуть строй — правой рукой похлопал по правому борту самолета. Впереди в двух-трех километрах была ясно видна северная граница аэродрома, южную его половину уже закрыл серый туман.

Над центром аэродрома врезался в клочья тумана. Понял: дальше на юг лететь нельзя. Медленно развернул группу на 180 градусов, набрал высоту. Через три минуты туман остался позади, наша пятерка пошла на север.

Туман, туман, туман. Казалось, он взял в свой плен все Приморье. Правее нас параллельно курсу полета тянулся горный хребет Сихотэ-Алинь. Может, туда лететь? Но там нет площадок, пригодных для посадки самолетов. Это я знал точно. Невдалеке от нас — государственная граница с Китаем. Ее нарушать нельзя. Оставался один путь — только на север. Но мне хорошо известно, что и на север до самого Хабаровска не имелось ни единой площадки. Только возле Хабаровска был хороший аэродром.

Словно угадывая ход моих мыслей, Ван Сюн спросил по самолетному переговорному устройству:

— В Хабаровск, командир?

— Сколько туда лететь? Время?

Ван Сюн быстро сделал вычисления и доложил:

— Три часа, командир.