Летающая В Темных Покоях, Приходящая В Ночи - [90]

— Я не смогу, рабби, — ответил Фишель, покачивая головой. — Я не могу противиться той силе, которая влечет меня к ней.

— Вы сможете, — сказал раввин твердо. — Вы сможете, и я дождусь вас. А сейчас — прощайте, реб Фишель.

Когда вечером того же дня все покинули синагогу, Фишеля Мазурского по-прежнему не было. Но Хаим-Лейб продолжал ждать его. Шамес Йосль недоуменно посмотрел на него, пожал плечами и ушел, оставив раввину замок с ключами. Реб Хаим невозмутимо сидел за столом с краю и читал всё ту же книгу рабби Гарцфилда. Уже и луна поднялась высоко, и оконные огни погасли почти во всех домах. Тихо стало в Яворицах. Правда, это была не та тишина, которая поразила раввина на старом кладбище. Это была обычная тишина, в которой, словно прорехи в старом платье, проявлялись вдруг то песня припозднившегося гуляки, то лай взволновавшейся собаки, то ржанье лошади, то трещетка ночного сторожа. А рабби Хаим-Лейб все читал, чутко прислушиваясь к тому, что происходит снаружи.

Вдруг услышал реб Хаим звук, заставивший его насторожиться. То были мерные шаркающие шаги, сопровождавшиеся стуком деревянного посоха. Шаги приближались и наконец остановились у синагоги. Тогда реб Хаим неторопливо заложил страницу старой бронзовой закладкой, закрыл книгу и громко сказал:

— Что же вы остановились? Не стойте в дверях, проходите, реб Фишель. Я уж заждался вас.

Фишке-солдат послушно вошел, но шаги его были очень неуверенными, он сильно хромал, обеими руками опираясь на суковатый посох.

— Я пришел, — хрипло сказал он. — Я пришел, но… Послушайте рабби, я не могу долго здесь находиться… Душно мне… Тянет меня отсюда, я не могу… — Он покачнулся, раввин едва успел подставить ему стул. Глаза Фишеля закатились, лицо исказилось. — Иду! — воскликнул он. — Я иду!

Он было вновь поднялся на ноги, словно не видя раввина. Но тут реб Хаим начал громко читать спасительный 91-й Псалом, и Фишель вдруг замер. Лицо его разгладилось, раввин сумел вновь усадить его.

— Реб Фишель, всю ночь вы будете читать псалмы, всю ночь, слышите? — сказал он негромко. — И я буду читать вместе с вами, до тех пор пока не наступит утро.

— Вы думаете, я смогу стать человеком? — с надеждой спросил Мазурский, слегка притопнув своей изуродованной ногой-лапой.

— Этого я не знаю, — честно ответил раввин. — Но, я думаю, Лилит и ее чары уйдут отсюда и отпустят вас. А это еще важнее. Ведь она не успокоится, пока полностью не высосет ваши силы. А вслед за вами она отнимет жизнь и у Стерны. Я не знаю, что случится с вами. Но вы должны попытаться.

Фишель Мазурский кивнул и раскрыл протянутую ему книгу. И начал читать псалмы. С самого начала, с самого первого. Рабби Хаим-Лейб вторил ему. Фишель читал медленно и с трудом, причем губы его то и дело кривились, словно произношение каждого слова давалось ему с болью. Тем не менее он читал, а реб Хаим читал ему вослед.

Так продолжалось некоторое время, но раввин вдруг заметил, что лунный свет начал блекнуть, и не так, как бывает в облачную погоду, нет — будто Луна, красавица Луна на весеннем небосклоне стала терять яркость, силу своего серебряного сияния. И свет от зажженных им свечей тоже стал тускнеть, а темнота под потолком синагоги, напротив того, — густеть. Он стал говорить громче, но звук его голоса начал глохнуть, и голоса Фишеля — тоже.

В то же мгновение распахнулась дверь синагоги, и женский голос, столь нежный, что даже у раввина дрогнуло сердце, произнес:

— Фишель! Что же ты, Фишель, любимый мой, неужели ты забыл меня? Мы же должны были с тобою встретиться сегодня, а ты не пришел. Я ждала тебя, и сын твой тебя ждал! Выйди ко мне, любимый, дай мне тебя обнять!

Фишель привстал было, лицо его выразило живейшее раскаяние, но реб Хаим схватил Фишку-солдата за руку и быстро зашептал:

— Нет-нет, реб Фишель, не поддавайтесь ее лести! Продолжайте читать! — а сам громко произнес: — «Он укроет тебя крылом, под сенью крыл Его найдешь убежище; истина Его щит и кольчуга твоя. Не будешь бояться ни угрозы в ночи, ни стрелы, летящей днем, ни мора, крадущегося во мраке, ни болезни, свирепствующей в полдень…»[44]

— …Слева от тебя падут тысячи, а справа — десятки тысяч, тебя же не заденет. Только посмотришь, и увидишь воздаяние врагам, — послушно подхватил Фишке-солдат.

Вновь вспыхнула молния, вновь ударил гром. А в распахнутую дверь плавно вошла — вплыла та самая красавица, которую увидел давеча раввин в подземелье на заброшенном кладбище, а после — у окна в доме Мазурских. Только сейчас она была в скромной темной одежде и в платке, под которым скрывались ее роскошные, струящиеся волосы — те самые, которые и обладали особой магической силой, которыми обольщала она мужчин. Подплыла красавица к ним и сказала — глядя на Фишеля, но обращаясь к раввину:

— Ах, рабби, зачем же вы удерживаете его? Зачем стараетесь разлучить нас? Ведь мы любим друг друга, рабби! У нас растет сын, а потом будет еще сын! Неужели его дети должны расти без отца? — И голос ее был полон такой неизбывной и вместе с тем кроткой печали, что даже у Хаима-Лейба, знавшего, что все это — притворство, ложь и лицемерие, — даже у него на минуту сжалось сердце от жалости — не к ней, а к ее ребенку. Что уж тут говорить о Фишеле Мазурском? У него потекли слезы из глаз.