Лестница ; Плывун - [15]

— Лариса Павловна дома? — приближаясь к ней, прокричал почти ей в ухо владелец собрания Достоевского.

— Да это уж лучше вам знать! — обидевшись, произнесла мымра, но спохватилась и добавила: — На службе она, на службе, батюшка!

— Жаль, — протянул Старицкий, — ну да ладно. Пойдемте! — и он повел Пирошникова обратно в коридор, шепча ему: — Притворяется глухой, но заметьте, слух у нее дай бог каждому, да и зрение тоже. Так что учтите!

Указав по пути места общего пользования и кладовку, дверь в которую он открыл и, заглянув, зачем-то потянул носом воздух, Георгий Романович остановил нашего героя у комода и объявил, что Лариса Павловна со своим мужем, кстати, торговым моряком, проживает по левую от Наденьки сторону, а по правую сейчас никто не живет и там вообще ничего нет. Комод же принадлежит старушке, но неизвестно, что он содержит, поскольку Георгий Романович не припомнит случая, чтобы та когда-либо его открывала.

На этом осмотр новой резиденции Владимира Пирошникова был закончен, экскурсовод с экскурсантом вернулись в свою комнату, Старицкий, захватив свои пожитки и книги, отбыл на этот раз окончательно.

Пирошникову как-то сразу сделалось скучно, он побродил по комнате, прочитал телеграмму на бюро, которая сообщала: «Выезжаю 17, поезд 27, вагон 9, встречайте, дядя Миша», исследовал от нечего делать содержимое нескольких ящичков бюро, где ему встретились довольно-таки любопытные вещицы, о которых стоило бы рассказать отдельно, да нету времени, а потом снова улегся на диван. Ему никак не удавалось собрать свои мысли и заставить себя думать. За этим занятием, а именно за собиранием собственных мыслей, его и нашла упомянутая выше мымра, которая, приоткрыв дверь, просунула в образовавшуюся щель аккуратненькую свою головку с редкими седыми волосками, мигом осмотрела всю комнату и обратилась весьма ласково к нашему герою:

— Рыбки не хотите ль? Не знаю, как вас величать…

При этих словах под ногами старухи появилась кошка Маугли, старая знакомая нашего героя, которая, изогнув свое тело, проникла в комнату и заняла место под шкафом. Мысли Пирошникова тут же разбежались, как мыши, и он привстал, раздасадованный новыми посетителями.

Старуха

«Что же это? Они так и будут ходить? То один, то другой… И чего им нужно?» Эти вопросы, которые, как мне думается, мог бы произнести и читатель, были, однако, с мрачностью произнесены про себя Пирошниковым, увидавшим незваную старуху. Впрочем, наш герой тут же сообразил, что при умелом подходе можно будет, вероятно, и от старухи получить кое-какие интересующие его сведения. Поэтому он слегка потянулся и даже зевнул, изображая пробуждение от дремоты, а затем, доброжелательно улыбнувшись, на что старуха ответила еще более приветливой улыбкой, объявил о своей готовности откушать предложенной рыбки.

Старухина голова исчезла, и через минуту в комнату вплыла тарелка, наполненная источающими аромат жареными рыбешками, которые бережно транспортировались старухой к столу молодого человека. Высказав крайнюю степень благодарности, Пирошников схватил за хвост верхнюю рыбку и в мгновение ока обглодал ее, оставив хрупкий хребетик. Старуха же, присев на краешек стула и положив руки на колени, умильно глядела на молодого человека. Эта идиллия продолжалась несколько минут, после чего, как и полагал Пирошников, ему пришлось расплачиваться со старухой информацией о себе, своих отношениях с Наденькой, политике, погоде, ценах на предметы питания и ширпотреба и прочем, и прочем.

Надо сказать, что Пирошников не говорил всей правды, то есть, по существу, лгал, когда разговор коснулся его лично и Наденьки. Ему еще не ясна была степень осведомленности бывшей мымры, а теперь Анны Кондратьевны, или бабушки Нюры, как она предложила себя называть. Рассказывать ей о причудах лестницы наш герой не считал пока возможным, чтобы не перепугать бедную бабку и не отбить у нее охоту общаться, а заодно его подкармливать.

Поэтому он тонко перевел разговор на Георгия Романовича, надеясь посредством его личности (естественно, в преломлении старушки) разведать как можно больше о квартире и жильцах.

— Умный человек и хитрый, не в обиду будь сказано, а Наденька, уж и не знаю, что да почему, одним словом, жили, — чуть покачиваясь, завела свою шарманку бабка Нюра. — Жили и жили, а мне-то что за дело? Наденьке хозяин, а нам в квартиру сторож безвыездный, все спокойней, мужчина ведь…

— Почему это безвыездный? — не утерпел Пирошников.

— А не выезжал никуда, — простодушно вздохнула старушка, в первый раз и осторожно дотрагиваясь до принесенной рыбки.

Судя по всему, Анна Кондратьевна была совсем не в курсе истинных причин привязанности Наденькиного мужа к своему местожительству. И ладно! — решил Пирошников. Не стоит забивать голову старухе всякой ерундой с лестницей, не поймет.

— Долго он жил-то? — как бы невзначай спросил наш герой.

— Да он и посейчас живет, чай не помер, — отвечала старуха.

— Я не про то, — сказал Пирошников, поглощенный едой. — Долго ли он безвыездно жил? Ну, не выходил никуда?

— А кто его знает? Я за ними не присматривала, зачем они мне? — насторожившись, заявила старуха. — Уж год будет, как съехал. Сперва захаживал чуть не каждый день. То к одной, то к другой…