Лестница Ламарка - [53]

В один из дней, на эскалаторе, Кира уныло подумала: "Вот так и умрешь в метро среди убогой рекламы!" Обычно она не поддавалась унынию. Хотя все шло не так, как предполагалось. Словно кто-то очертил границы, за которые нельзя. Кира поменяла мебель, сделала хороший ремонт, но на новую квартиру средств не хватало. Могла ездить на такси, даже купить подержанную машину, а вот новую иномарку – нет. Успех и высокие гонорары, ожидаемые и заслуженные, через год уже не казались такими высокими. Жизнь дорожала, доходы не успевали за нею. Потому и ездила упорно в метро, тем более что на такси при нынешних пробках получалось дольше. Крутилась, везде поспевала, хоть и маленький ребенок, и одна, мама – не в счет, подруга Вера не в счет. Варила супы, моталась по редакционным заданиям, убирала квартиру, пока белье крутилось в стиральной машине. Но без конца обнаруживала себя на спускающемся или поднимающемся эскалаторе или в вагоне метро, нависающей над каким-нибудь сидящим мальчишкой с расставленными, как в кресле у гинеколога, коленями. Из-за полноты Кира начала сопеть, и это сопение раздражало ее больше всего, даже больше бесконечного недомыслия окружающих. Нелюбовь коллег и прочих соседей ее не тяготила, нелюбовь – это норма. Зависть – норма. Признак удачи. Она все делает правильно.

Сойдя с эскалатора, Кира чуть-чуть не успела: две молодые, безвкусно одетые девицы блокировали проход у железных раздвигающихся дверей и, когда вагон подошел, конечно, заняли два свободных места. Кира уцепилась за поручень сбоку, недовольно сопя сверху на девиц – студенток или менеджеров-недоучек. Рядом с Кирой у поручня примостилась бабка, некрепко держась на старых ногах. Девицы, разумеется, ноль внимания, места сейчас уступать не принято. Кира уже раскрыла рот, чтобы пристыдить нахалок, но старуха в сизом вытертом долгополом пальто неожиданно толкнула Киру в бок острым костяным локтем. Дыхание перехватило, Кира подумала, а стоит ли вступаться за этих бабок, которые сами норовят занять место под солнцем пожирнее, провоцируют молодых, и вообще, что это такое – пенсионеры цепляются за свои места, а молодым не пристроиться, обычное же явление. Стоило усомниться, как старуха толкнула ее сильнее. Кира, хоть и весила больше центнера, пошатнулась, охнула. Показалось ли, нет ли, но девицы, с полыхнувшей внезапно в накрашенных глазках злобой, вроде привстали, чтобы тоже толкнуть. Кира обернулась и встретилась взглядом с неопрятным подвыпившим мужичком, от которого за версту разило пивом, выпитым час назад. Дешевым пивом из пластиковой бутылки. Мужичок ухмыльнулся и саданул темным кулаком Кире в бок. Она попятилась, наступила на ногу даме средних лет, облаченной в меховое пальто из зверя нечеткой расцветки. В спертом воздухе вагона сгущалась злоба, и она была направлена на Киру. Ну к злобе не привыкать, это даже полезно, но очень скоро та обернулась агрессией. Вот уже мамаша с великовозрастным прыщавым сыном на противоположной стороне приподнялись со своих обитых малиновым велюром сидений, шагнули к Кире. Что происходит? "Неужели нельзя было взять такси и спокойно доехать до дому", – усомнилась Кира. И эта ее мысль послужила сигналом к общей атаке. Дама в меховом пальто лягнула Киру в лодыжку каблуком замшевого сапога, мамаша с сыном, синхронно поднимая колени, ударили ее под зад. Мужичок продолжал бить в правый бок, старуха ввинчивалась локтем в левый. Вокруг Киры образовалась толпа, пассажиры вставали с мест, чтобы принять участие в нелогичном избиении, из другого конца вагона пробирался лось в распахнутой на брюхе кожаной куртке и толстой цепочке, обтягивавшей потную шею, вроде бы даже кричал: "Дайте и я, дайте я!" Кира едва держалась на ногах, уцепившись обеими руками за верхнюю перекладину, как распятая. Она не защищалась: если отпустить руки, опрокинут и затопчут, тогда – все. А люди все толкали, пинали и щипали, насколько позволяла ее дубленка. Высокий бледный юноша вцепился в оголившееся запястье Киры и царапал его обкусанными ногтями, взор его, совершенно бессмысленный, никак не мог сфокусироваться на цели, скользил по бегущей за окном черной стене тоннеля. Ребенок лет семи, укутанный в шубу и перепоясанный шарфом, как ремнем, лез под полу дубленки, норовя укусить Киру за бедро. Его бабушка с крашенными хной волосами приговаривала: "Осторожней, Игорек, сейчас я тебе помогу!" – и пыталась присесть на корточки, но в толпе это не представлялось возможным.

– Сейчас они меня убьют, – поняла Кира. Поезд подошел к следующей станции, двери распахнулись, и Кира в безумном порыве ринулась на платформу, выкатилась, как шар, примяв по дороге и внучка с бабушкой, и худосочного юношу, и девиц с дамой в меховом пальто. Мужик в кожаной куртке ухватил ее за шейный платок и чуть не втянул обратно. Но платочек из тонкого китайского шелка затрещал, порвался, а двери уже закрывались, отрезая мучителей Киры надежными двойными створками, сперва железно-стеклянными, после стальными, крашенными красно-коричневой унылой краской.

Кира сползла на пол, колени дрожали, но, заметив приближающегося дежурного в синей форме, нашла в себе силы встать, одернуть спадающую дубленку, поправить растрепанные волосы, сумка с ключами от дома осталась там, в вагоне, но черт с ней. Дежурный притормозил рядом с Кирой, глянул вопросительно, но она уже справилась, слегка задыхаясь и сопя, осведомилась: "В чем дело?!" – надменно уставилась поверх его глаз на козырек фуражки и повела плечами. Дежурный прошел мимо, как не слышал. А дубленка легко сползла. За время потасовки Кира похудела килограммов на двадцать.