Лесси - [2]

Джо Керраклаф стоял — крепкий мальчик с милым лицом — и соображал, как могло это случиться. По широкому лбу над карими глазами легли морщины. Сперва он никак не мог себе представить, что глаза говорят ему правду.

Он просмотрел всю улицу из конца в конец. Может быть, Лесси запаздывает? Впрочем, он знал, что не в этом дело, потому что животные не похожи на людей. У людей есть часы и при себе и на стенке, и все-таки вечно получается так, что они на пять минут опоздают. Животным же не нужно никаких механических приспособлений, чтобы знать, который час. Есть у них внутри нечто более аккуратное, чем часы. Это чувство времени, и оно им никогда не изменяет. В самом деле, они всегда точно знают время, когда им пора приступать к тому или другому делу, твердо установленному по распорядку их жизни.

Джо Керраклаф это знал. Он часто обсуждал это с отцом, выспрашивая у него, как получается, что Лесси знает, когда ей пора бежать к школьным воротам. Нет, опоздать Лесси не могла.

Джо Керраклаф стоял на пригреве майского солнца и думал. И вдруг у него пронеслось в уме: может быть, она попала под колеса!

Он содрогнулся от этой мысли, но тотчас же отбросил ее. Лесси была слишком хорошо обучена, чтобы идти по улицам неосторожно. Она шла всегда уверенно и пристойно. Да и движения-то в поселке было совсем мало. Большое шоссе проходило долиной, по берегу реки, на милю в стороне. К Гринол-Бриджу вела только проселочная дорога, да и та, подойдя к торфяному болоту, превращалась просто в пешеходную тропу.

Может быть, Лесси украли!

Но и это казалось неправдоподобным. Чужой не мог притронуться к Лесси, если не было рядом кого-нибудь из Керраклафов, кто велел бы ей подчиниться. К тому же по всей округе, за много миль от Гринол-Бриджа, Лесси знали слишком хорошо, никто не посмел бы ее украсть.

Но где же могла она быть?

Джо Керраклаф решил свою задачу, как решают задачи сотни тысяч мальчиков по всей земле. Он побежал домой спросить у мамы.

Он пронесся со всех ног по главной улице через весь поселок. Ни разу не остановившись, пробежал мимо лавок по Верхней улице до переулка, что идет вверх по склону холма, взбежал по переулку, затем влетел в ворота, промчался садовой дорожкой и в дверях дома громко закричал:

— Мама! Мама!.. С Лесси что-то случилось! Она меня не встретила!

Едва выговорив это, Джо Керраклаф сразу понял, что дело неладно. Ни мать, ни отец не вскочили, не стали расспрашивать, как и что. Они как будто не испугались, что с их чудесной собакой случилось недоброе.

Джо это отметил. Он стоял, прислонясь спиною к двери, и ждал. Мать не сводила глаз со стола, который накрывала к чаю. Она помолчала секунду. Потом посмотрела на мужа.

Отец Джо Керраклафа сидел на низком стульчике у огня. Он повернул голову. Медленно, ничего не сказав, опять отвернулся и уставил глаза на огонь.

— В чем дело, мама? — вдруг всхлипнул Джо. — Случилась беда?

Миссис Керраклаф не спеша поставила тарелку на стол, потом заговорила.

— Так. Кто-нибудь должен же ему объяснить, — сказала она как будто в воздух.

Муж не пошевелился. Она обернулась к сыну.

— Ты все равно сам это узнал бы, Джо, — сказала она. — Лесси больше не будет ждать тебя у школы. И нечего реветь.

— Почему не будет? Что с ней случилось?

Миссис Керраклаф подошла к очагу, поставила котелок на жар. Она сказала, не оборачиваясь:

— Потому что она продана. Вот почему.

— Продана! — повторил мальчик на звонком крике. — Продана! Зачем же вы ее продали… нашу Лесси… зачем вы ее продали?

Мать в сердцах повернулась к нему:

— Она продана, ее увели, и дело с концом. Нечего тут выспрашивать. Теперь ничего не изменишь. Собаки нет, и все. Не будем больше об этом говорить.

— Но как же, мама…

Мальчик кричал звонко и растерянно. Мать перебила:

— Довольно! Давайте чай пить! Ну же! Садитесь!

Мальчик послушно сел за стол, на свое место. Мать повернулась к мужу, к очагу:

— Садись же, Сэм, поешь. Хотя, сказать по правде, угощение у меня к чаю скудное…

Женщина притихла, когда муж встал с сердитой решимостью. Но, не сказав ни слова, он прошел к дверям, снял шапку с крюка и вышел вон. Хлопнула дверь. С минуту в комнате молчали. Потом женщина бранчливо завела:

— Видишь, что ты наделал! Совсем рассердил отца. Теперь ты, конечно, доволен.

Она устало опустилась в кресло и уставилась на скатерть. В комнате долго молчали. Джо знал, что мать не права, виня его в случившемся. Но он знал и то, что мать таким путем прикрывает собственную боль. Это то же самое, как если она бранится. Так уж оно повелось у людей в этих местах. Люди здесь суровы, упорны, привыкли жить суровой, трудной жизнью. Когда случается что-нибудь, что их волнует, они прячут свои чувства. Женщины бранятся и ругаются, чтобы скрыть обиду. Их брань ничего не значит. Отбранятся, и все…

— Ладно, Джо. Ешь!

Голос матери звучал теперь мягко и терпеливо. Мальчик смотрел на тарелку и не двигался.

— Ешь, Джо. Намажь себе хлеб. Смотри, хлеб свеженький, я сегодня только испекла… Что, не хочешь?

Мальчик низко опустил голову.

— Не хочу ничего, — прошептал он.

— Ох, собаки, собаки, собаки! — вспылила мать. Голос ее опять стал сердитым. — Столько шуму из-за одной собаки! Хорошо, если хочешь знать, я рада, что Лесси нет. Право слово! Возни с ней и заботы не меньше, чем с ребенком! Теперь ее нет, и заботе конец, и я рада, право. Я рада!