Лесовик - [83]

Намного раньше, чем можно было ожидать (хотя никаких таких ожиданий у меня фактически не было), я начал понимать смысл предсказания, сделанного молодым человеком о том, что со временем я пойму ценность смерти и того, что она несет с собой. Смерть была для меня единственным способом оторваться навсегда от этого тела со всеми его лжесимптомами болезни и страха, от постоянной напряженности этого тела; от этой личности с ее безжалостностью, с ее сентиментальностью, с ее тщетными, неискренними, неосуществимыми стараниями стать лучше; от необходимости прислушиваться к своим мыслям и от необходимости считать тысячи, чтобы заглушить их; и от своего лица в зеркале. Он сказал, что я никогда не смогу освободиться от него, буду в его власти, пока стоит мир, и я поверил ему, но, умерев, я смогу освободиться от Мориса Оллингтона на куда более долгий срок.

Я надел смокинг, глотнул неразбавленного виски и спустился вниз, где меня ждали кухня, бар, столики в обеденном зале.

Послесловие Счастливчик Эмис

В оригинале роман Кингсли Эмиса называется «The Green Man». Название обманчиво простое: переведем как «Зеленый человек», и нечего мудрить. Но я долго перебирал варианты, среди которых было «Зеленое чудище» и даже так – «Леший»… Да, он зеленый, этот книжный персонаж, но все же не человек, он – существо из веток и корней, вечно зеленое страшилище из листьев и травы, а к жизни его вызывает и к действиям побуждает своими заклинаниями – из потустороннего мира – давно умерший чернокнижник. И не только над названием пришлось ломать голову, но и над сложным «психологическим» языком, которым Кингсли Эмис решил передать сновидения и кошмары своего главного героя, кабатчика Мориса Оллингтона, и личность молодого человека, который явился герою то ли в бреду, то ли наяву, тоже озадачивала: он царь света или князь тьмы?

«Лесовику» десять лет, но он печатается впервые. Перевод был заказан петербургским издателем, у которого не хватило средств на его опубликование. В то время, десять лет назад, строилось и рушилось множество проектов; для переводчика термин «галопирующая инфляция» выражался в следующем: зримые суммы, указанные в договоре при его подписании, становились чем-то мало осязаемым к тому моменту, когда через несколько месяцев работа над переводом заканчивалась. Я переводил кое-что про пиратов, что-то про длинноногих воительниц из далекой галактики… При первом, очень поверхностном, ознакомлении с романом Кингсли Эмиса мне подумалось: а теперь что-то о призраках. Но, начав работу, я увидел, что имею дело с настоящим литератором, и у меня появилось честолюбивое желание сделать соответствующий перевод и приобщиться – после пиратов и галактических амазонок – к тому обособленно-возвышенному явлению, которое называется серьезной литературой.

Невостребованный перевод побывал в разных руках и потом оказался в журнале «Звезда», где к нему отнеслись даже с благосклонностью, но вдруг оказалось, что издательство «Академический проект» подготовило к публикации свой перевод Кингсли Эмиса, и именно «моего» романа, и если я не ведал в тот момент ни о таком издательстве, ни об их творческих планах, это только показывало мою оторванность от литературного процесса. В «Звезде», где знали обо всех прошлых и предстоящих творческих событиях, развели руками: журнальная публикация может предшествовать книжной, но не наоборот; а обо мне, кстати, стали спрашивать в «Проекте» и просили туда позвонить.

Издательство «Академический проект» находилось в то время в Пушкинском Доме, и уже само название, и тем более местоположение возвышало «Проект» над остальными ячейками и разветвлениями литературного мира, так что я сразу откликнулся на просьбу редактора показать им свою рукопись – уже хотя бы потому, что никогда не бывал в стенах Пушкинского Дома, этого храма русской словесности. В «храме» мне объяснили, что выпускают свою версию английского романа в серии «Библиотека первого перевода», материал готов к печати, но редактору хотелось бы все же уточнить кое-какие детали по моей рукописи – особенно про того молодого человека, который посланник то ли рая, то ли ада. Работа переводчицы, дебютирующей со своей работой сразу в цитадели академизма, была озаглавлена «Зеленый человек» и начиналась с удивительного слова Херц… «Вот, – подумал я, – пока я перебирал варианты и даже писал в Англию, уточняя личность и характер лесного персонажа, юное дарование смело разрубило гордиев узел: если по-английски green man, то по-русски будет зеленый человек, а как иначе? И если я заменил английское сокращение Herts длинной русской расшифровкой графство Хартфордшир, автор „академического" перевода решила, видимо, что Herts, что-то явно из населенных пунктов, он и в России Херц и не стоит рыться ради него в словарях».

Узнав, что я бывал в том месте южнее Кембриджа, где разворачиваются события романа, редактор попросил меня написать предисловие к их переводу. Лишь секунду поколебавшись, я согласился: Херц так Херц, издателю виднее, а редактору, вполне возможно, приятнее редактировать юных переводчиц, чем неюных переводчиков, это уже не мое дело, а мне выпадает счастье напечататься хоть с несколькими строчками под эгидой литературного храма.