Лесовик - [18]

Я добрался до лестничной площадки второго этажа абсолютно без проблем, но, правда, затратив на подъем немало сил; это, кстати, способствовало тому, что я начал постепенно приходить в норму. Чтобы память отключалась в середине рабочего дня – такого со мной еще не бывало, да и как меня угораздило вырубиться после каких-то нескольких рюмок? Ну, сегодня исключительный день. Я направился по коридору к нашей жилой половине, как вдруг та женщина, которую я видел вчера вечером почти на этом самом месте (понятия не имею, откуда она взялась), прошла мимо меня и заторопилась вниз. Недолго думая, я окликнул ее, правда, не тем тоном, который должен быть у хозяина гостиницы:

– Что вы здесь делаете?

Она будто не услышала и начала спускаться, а когда я после далеко не блистательного преследования ухватился за перила лестницы, женщина уже исчезла из виду.

Я побежал вниз – как можно быстрее, но остерегаясь падения, так что на деле все получилось довольно медленно. Дэвид в этот момент находился у входа в обеденный зал, он только сделал шаг вниз по ступенькам, как я окликнул его по имени – очень громко, к собственному удивлению, – и он резко обернулся:

– Да, мистер Оллингтон. Что-то случилось?

– Послушай, Дэвид…

– Привет, папа, – раздался голос моего сына Ника. – Мы добрались быстрее, чем…

– Одну минутку, Ник. Дэвид, ты видел женщину, она вот только что спустилась по лестнице?

– Нет, что-то я не заметил…

– В длинном платье и волосы рыжеватые такие. Бог мой, ну буквально десять – пятнадцать секунд до того, как я позвал тебя.

Дэвид задумался и так долго не отвечал, что мне захотелось заорать на него. У меня была возможность бросить взгляд по сторонам и проверить, не привлекаем ли мы внимания посторонних, но я не отрывал глаз от Дэвида. В конце концов он сказал:

– Я не заметил здесь никого из посторонних, но я шел из бара, по сторонам не смотрел, так что извините…

– Все в порядке, Дэвид, не нужно извинений. Мне показалось, что я узнал клиента, который как– то всучил мне чек, а на банковском счету у него не было ни гроша, вот и все. Забудем. Если будут какие-нибудь проблемы насчет ужина, дай мне знать. Привет, Ник. – Мы поцеловались. – Где Люси? Как доехали?

– Доехали нормально. Она зашла во флигель помыть руки. Что тут у тебя происходит, папа?

– Ничего. То есть был трудный денек, сам понимаешь, когда пришлось все это…

– Нет, сейчас что с тобой случилось? Такой вид, будто тебя напугали или… даже не знаю, что стряслось.

– А-а, ничего.

Но испугаться – я действительно испугался. По правде говоря, испуг остался. И я не знал, что страшнее: та мысль, которая пришла мне в голову, или сам факт ее возникновения? И судя по всему, она не оставила меня в покое. Поэтому я сказал себе: пусть сидит в голове, не буду трогать ее…

– Честно говоря, Ник, я опрокинул несколько рюмок в Болдоке, что вполне объяснимо; может, уж слишком поторопился. Да ладно, вот только я чуть было не скатился сейчас кубарем по этим ступенькам, когда погнался за одной дамочкой. Мог свернуть себе шею. Так что получил встряску. Ну, сам понимаешь…

Ник смотрел на меня бесстрастно – высокий, с квадратными плечами, с темными волосами и глазами, унаследованными от матери. Он догадывался, что я не говорю ему всей правды, но не собирался ловить меня на этом.

– Тогда надо опрокинуть еще одну, и все придет в норму, – сказал он быстро с той уступчивостью, которая впервые прозвучала в его голосе, когда он был еще десятилетним мальчиком. – Поднимемся наверх? Люси сама найдет дорогу.

Через несколько минут Люси вошла в столовую, где Ник, Джойс и я ждали ее. Она поцеловала меня в щеку, всем своим видом ясно давая понять, что при всей своей неприязни и недоброжелательности ко мне она не будет, в силу понятных обстоятельств, доставать меня сегодня, если ее не спровоцируют. Я никогда не мог понять, что мой сын нашел в этой коренастой, низенькой особе со вздернутым носиком, коротко стриженными волосами неопределенного цвета, вычурными шалями и сумочками с бахромой. А он ни разу не сделал попытки просветить меня на этот счет. Должен признать, однако, что они как будто ладили друг с другом.

Эми вошла и смотрела на меня долгим взглядом, пока я не обратил наконец внимания на ее грязный свитер и дырявые джинсы, в которые она облачилась вместо своего утреннего наряда. Затем, продолжая периодически поглядывать в мою сторону, она пересекла комнату и принялась любезничать с Люси, которую презирала за снобизм, – зная, что эта нелюбовь хорошо мне известна. Я говорил о чем-то с Ником, а мой мозг работал вовсю над засевшей в нем мыслью, как смышленый зверек, умеющий делать все самостоятельно: собирал факты, сортировал вопросы, догадки и умозаключения. Эта кропотливая работа продолжалась все время, пока накрывали на стол.

Джойс выставила холодные закуски: артишоки с соусом, брейденхэмскую ветчину, язык, законсервированный лично нашим шеф-поваром, пирог с начинкой из дичи его же приготовления, салаты и набор сыров с редисом и репчатым луком. Я не дотронулся до артишоков, к этому блюду я всегда питал неприязнь – из чисто биологических соображений. Я пришел к выводу, что тем, кто страдает от избыточного веса, следует потреблять только артишоки, поскольку в ваше тело поступает меньше калорий, чем то их количество, которое вы растрачиваете в тяжких усилиях извлечь из этого сорняка те крупицы питательного вещества, которые в кем содержатся. Мне рисовалась и такая картина: человек небольшого роста, вынужденный, в силу своих физических данных, питаться часто – с той же периодичностью, как, предположим, землеройка или крот, – в скором времени умрет от голода или изнеможения (или от того и другого вместе), если его запереть на складе с артишоками, а еще более скорая смерть наступит, если обязать его исполнять этот дурацкий ритуал с маканием каждого листочка в соус из прованского масла, уксуса и пряностей. Но сейчас я не стал распространяться на этот счет отчасти по той причине, что Джойс, которая любит все съестное и в особенности артишоки, всегда набрасывается на меня с обвинениями, что я не ценю еду.