Лесные солдаты - [12]

– Жалко!

– Жалко бывает у пчёлки, Ломоносов, а тут… тут боевые действия.

Лейтенант ещё раз огляделся, отметил, что стрельба, неровной звуковой полосой обозначавшая линию горизонта, стихла окончательно, вздохнул сожалеюще: а ведь это перестали сопротивляться наши, – и призывно махнув рукой Ломоносову, указал пальцем на броневик – за дело, мол…

Бензобак Чердынцев нашёл быстро, было плохо, что железный бок его прикрывал броневой лист, не подобраться… Значит, надо искать провод, по которому горючее подаётся к карбюратору. Провод явно прикрыт какой-нибудь железкой, алюминиевой полутрубой или чем-нибудь ещё, надо будет пробить трубку вместе с железкой, спустить бензин на землю и поджечь – вот и все дела, от броневика останется один остов. В том, что железо может полыхать за милую душу, будто некий горючий материал, Чердынцев был уверен: однажды у них в училище загорелась полуторка с курсантами в кузове – в несколько мгновений пламя взвилось до неба, еле курсантов удалось спасти.

Бензопровод Чердынцев не нашёл, тот был прикрыт очень надёжно, немцы создавали вокруг технику на совесть, а вот патрубок с несколькими фильтрами, к которым бензин поступал из бака, обнаружил и расколотил его большим гаечным ключом, найденным в кабине, в инструментальном ящике. Бензин тонкой красноватой струйкой полился на землю.

Лейтенант звучно потянул ноздрями: что-то бензин пахнет не так – не нефтяной дух у него, а какой-то бытовой, похоже, он пахнет жжёным сахаром, ещё чем-то, чуть ли не подливкой из укропа, – в следующий миг Чердынцев понял, что бензин этот – эрзац, искусственный.

«Ничего, броневик всё равно заполыхает, – лейтенант упрямо нагнул голову, – всё равно заполыхает… Только клочья сажи понесутся вверх».

Он подождал, когда под броневиком образуется лужа, и достал из кармана спички. Несколькими взмахами отогнал от броневика маленького бойца:

– Отойди!

Ломоносов – мужичок сообразительный, хотя и деревенский, поспешно отскочил на безопасное расстояние, прикрыл лицо грязной, пухлой, как у ребёнка ладошкой. Чердынцев ухватил в щепоть несколько спичек, черкнул о коробку и кинул щепоть в бензиновую лужицу.

Раздался хлопок. Из-под броневика выбилась горячая оранжевая простынь, оттолкнула Чердынцева от машины, он невольно попятился. Огонь, лопоча что-то невнятно, сопя и повизгивая лихо – всё совмещалось в нём, – пополз по боку броневика вверх, к пулемёту, к свободной железной турельке, кастрюлей нахлобученной на макушке машины, в следующее мгновение завыл басисто, и лейтенант снова отступил от машины.

– Уходим, Иван, – скомандовал он, назвав Ломоносова по имени, – сейчас рванёт…

– Патроны? – деловито поинтересовался маленький боец.

– Для начала – бензин.

– Так вы же его весь вылили…

– Вылил двадцать литров, а семьдесят осталось.

– А патроны рваться будут? – в голосе маленького бойца появилась ребячья заинтересованность.

– Во вторую очередь… Когда раскалятся.

– А-а-а…

Они подхватили винтовки, взятые у убитых бойцов, навесили на ремни по подсумку с патронами и побежали в заросли крушины. Дым, поднявшийся над броневиком, сделался густым, вонючим, серым. Чердынцев правильно предсказал: вначале рванул бензобак, выгнул одну сторону броневика горбатым пузырём, сорвал обе дверцы и вывернул вместе с потрохами прочное лобовое стекло, потом начали рваться патроны. Рвались они гулко, с резким звуком, будто и не патроны это были, а снаряды.

Кабина броневика окрашивалась при каждом взрыве в зеленоватый электрический цвет, языки пламени вылетали из кабины, раскалёнными полосами ввинчивались в клубы дыма, пластали его на охапки, затем расшвыривали эти охапки по сторонам. Ломоносов при виде всего этого даже вспотел. Похлопал ладонью по лбу, промокая пот, открыл рот, словно хотел что-то сказать, но смолчал, ничего не сказал. Только головой закрутил из стороны в сторону.

– Сейчас на дым с огнём кто-нибудь обязательно примчится, – жара допекала не только маленького бойца, но и лейтенанта, он привычным движением сунул под фуражку платок, отёр волосы. – Вот только кто примчится – наши или не наши? Ждать будем?

– Не-а, товарищ лейтенант!

– Почему? – лейтенант и сам не знал, почему не надо ждать, но тем не менее задал этот вопрос Ломоносову.

– Из наших тут вряд ли кто остался живой – все погибли. Если бы были живые, мы бы их увидели – люди держались бы заставы… Если кто и появится, то только немцы. А вот они нас точно прижопят, товарищ лейтенант.

– И всё равно кто-то из наших должен остаться в живых, Ломоносов. Вон немцы убитые… Не сами же они себя убили.

– Это сапёры их уложили, – убеждённо произнёс маленький боец.

– Какие сапёры? – не понял лейтенант.

– А здесь рядом сапёрная полуторка стояла, их палатки в километре от заставы находились… Сапёры фрицев и уложили. И ушли.

– М-да. Теперь всё понятно. Пограничники бы не ушли, держались бы заставы, а сапёрам здесь делать было нечего. Только почему они броневик целым оставили?

– Не знаю, товарищ лейтенант.

Дым, поднимавшийся над горящей машиной, был виден далеко, и дух его ощущался далеко – лейтенант с маленьким бойцом отошли от заставы на полкилометра, а сладковатый химический дух горелого эрзац-бензина не исчезал, висел в воздухе.