Лесной маг - [62]

— Я никому ни о чем не собираюсь докладывать, И ты тоже.

— Есть, сэр, — сказал я, испытывая облегчение от того, что этот вопрос был решен за меня.

Мы забрались на лошадей, и сержант поехал впереди, отыскивая дорогу домой.

Мы молча ехали по тенистому ущелью, а когда выбрались на равнину, вдруг попали из ночи в вечер. Последние лучи заходящего солнца омывали плоскогорье алой краской. Дюрил пришпорил коня, и я, догнав его, поскакал рядом.

— Ну, ты добился, чего хотел? — не поворачиваясь ко мне, спросил он.

— И да и нет. Девара умер. Его смерти я не желал. Но я не думаю, что он допустил бы другой исход, когда узнал, что я сделал. Вряд ли, что сегодня мне удалось хоть что-то решить. Я по-прежнему толстый. Как сказал Девара, я все еще во власти древесного стража. — Я отчаянно потряс головой. — Все это похоже на странную, древнюю сказку, какие рассказывают у костра. Как можно поверить в такую необычную историю?

Сержант ничего мне не ответил. Я смотрел прямо перед собой, раздумывая над тем, что произошло.

— Он знал, — сказал я наконец. — Девара знал, что случилось в моем сне. Значит, он в нем присутствовал. И для него это столь же реально, как наш сегодняшний приезд. Из его слов выходит, что она поработила меня своей магией и обрекла на то, чтобы я стал… стал таким! — Мне едва удавалось сдерживать отвращение. — Если я ему поверю, я останусь таким до конца дней, и, возможно, со мной произойдут еще более страшные вещи. Может быть, я действительно предам Гернию!

— Полегче, мальчик. Не стоит придавать себе такое значение, — предупредил меня Дюрил, и я услышал в его голосе горькую насмешку, которая меня уколола.

— Но если я ему не поверю, если заявлю, что магии не существует или что она не имеет надо мной власти, тогда какой во всем этом смысл? В таком случае мне нет никаких причин быть толстым, а значит, и вовсе непонятно, что с этим делать. Как я с этим справлюсь, сержант? Что мне делать? Поверить Девара и сдаться, потому что магия будет использовать меня, как захочет, или принять мир отца, в котором я не знаю, почему так страшно растолстел и все мои усилия измениться ни к чему не приводят?

— Подожди минутку, — попросил он, натягивая поводья, и я придержал рядом с ним Гордеца, пока он спешивался и подтягивал подпругу. — Ослабла, когда мы спускались по тропе, — заметил он и, щурясь в лучах заходящего солнца, посмотрел на меня. — Раньше мне этого не приходилось делать, Невар. Заклинание «Держись крепко» удерживало ее. А теперь нет — достаточное доказательство для меня. Магия равнин слабеет. Как ты думаешь, глупо с моей стороны жалеть об этом?

— Я никогда не считал тебя глупцом, сержант Дюрил. Но ты хочешь сказать, что веришь в магию? Ты веришь в то, что я где-то побывал вместе с Девара и древесный страж украла часть моей души, которую я вернул, убив ее? Ты веришь, что магия, а не я повинна в том, что мое тело так безобразно растолстело?

Дюрил снова сел в седло и молча пустил лошадь рысью. Я догнал его, и через несколько минут мы уже перешли на галоп. Прежде чем спустилась ночь, мы выбрались на дорогу вдоль реки и в наступившей темноте поехали медленнее.

— Невар, я не знаю, как сказать тебе, во что ты должен верить, — ответил он наконец. — В Шестой день я, как и ты, поклоняюсь доброму богу. Но в течение тридцати лет, седлая лошадь, я всякий раз делал над подпругой знак «Держись крепко». Я видел чародея ветра и видел, как порох посылает в полет пулю. Я не понимаю, как работает то или другое, но, думаю, я верю в то, что полезно для меня сейчас. Как и большинство людей.

— Что мне делать, сержант?

Я не ожидал ответа и был потрясен, когда получил его.

— Думаю, — сказал он, и голос его был мрачным, — нам обоим следует молиться доброму богу, чтобы он помог тебе найти способ обернуть магию против нее самой.

ГЛАВА 8 СУД

Мы с сержантом Дюрилом добрались до дома уже после наступления темноты, поставили лошадей в конюшню и тихо попрощались у выхода.

— Промой рану, прежде чем отправишься спать, — предупредил он меня, и я пообещал непременно это сделать.

Рану. Я знал, что Девара вонзил в меня клинок, царапина болела, но гораздо меньше, чем спина и все остальное после стольких часов в седле. Я вошел через черный ход и заглянул на кухню.

Там горела одна лампа с прикрученным фитилем. Помещение, где обычно царила суета, казалось тихим и заброшенным. Стол для замешивания теста был тщательно вымыт, еда убрана в горшки или накрыта чистыми полотенцами. Здесь еще было жарко после дневной готовки. На одном из столов громоздились буханки хлеба, испеченного на неделю. Их аромат показался мне райским.

Отец гордился тем, что в наш дом вода проведена по трубам. Огромная, стоящая на возвышении цистерна постоянно наполнялась из реки и обеспечивала нас водой, питьевой и для мытья. Толстые каменные стены цистерны сохраняли ее прохладной. Даже летом. Я выпил одну за другой три большие кружки, затем четвертую — медленно. Намочив кухонную тряпицу, стер с лица и шеи пот и пыль. День выдался долгим.

Затем я еще раз намочил ткань и осторожно распахнул рубашку. Открутив фитилек, чтобы лучше видеть, я заметил, что испачкал одежду кровью, пояс штанов стал от нее жестким. Я осторожно смыл кровь с живота, и вскоре моим глазам предстал тонкий шрам длиной с указательный палец. Я сжал зубы в ожидании боли и прикоснулся к нему.