Лесной кавалер - [24]

Ланс моргнул, словно сознание только что вернулось к нему, и негромко спросил:

— Вы не ранены?

Девушка с удивлением посмотрела на него.

— Спасибо, что вытащили меня из воды, — продолжал Ланс. — И простите мне мою неловкость.

Он опять пошевелился, и вновь ее сильные руки удержали его за плечи.

— Помолчите, — строго сказала она. — Я еще не знаю, насколько серьезно вы пострадали.

— Дикарям не свойственно жаловаться на царапины.

— Но ведь вы не индеец! — Девушка обернулась к своей спутнице: — Принеси еще воды, Алиса. Он открыл глаза.

Ланс продолжал спокойно лежать, чувствуя, как мягкие быстрые пальцы скользят по его давно не бритому лицу. Их тепло и очарование ее голоса заставили его сердце учащенно забиться. Застилавшая глаза пелена постепенно рассеивалась.

Ему еще не доводилось видеть женщин такой красоты. Огромные голубые глаза, в которых сейчас читалось сострадание, удивительная кожа, великолепные золотистые волосы напомнили ему ангелов с картин лучших мастеров.

— Если бы вы не заслонили меня собой, я бы погибла, — тихо сказала она.

— В самом деле? А как, по-вашему, я очутился на берегу? Это я обязан вам жизнью.

— Не надо разговаривать, вы ранены. У вас страшная шишка на голове. Там было довольно мелко.

Ее белые зубки чуть прикусили нижнюю губу, в ясных глазах застыла тревога… С неизъяснимым блаженством он внезапно понял, насколько истосковался в лесах по английской речи, по сладостной красоте английских слов. И долгие, долгие годы после смерти матери он не знал, что такое нежность рук английской женщины.

Будь он сейчас в индейском поселке, думал Ланс, ему давно бы уже пришлось вскочить на ноги, смеясь над своими ранами и всячески демонстрируя презрение к ним. Но, Боже мой, как приятно просто лежать так, как сейчас, когда она держит его голову на своих коленях! Он слабо пошевелился, и она склонилась над ним:

— Пожалуйста, не двигайтесь!

— С удовольствием, — улыбнулся он, — мне это даже нравится.

Глядя на ее лицо, он вдруг вспомнил, что уже видел его когда-то. Вероятнее всего, она была сестрой Эда Уокера, а звали ее Истер. Эд говорил, что она вскоре должна вернуться из Англии, где прожила несколько лет. И сейчас в ее речи проскальзывал еле заметный лондонский акцент.

— Вас принимают за индейца, — сказала она. — Но меня не обманешь. Если бы не ваше варварское одеяние, я бы смогла назвать вас джентльменом.

— Почему?

— Потому, что вы нахал.

— Нахал?!

— Конечно! Вы сказали… что вам нравится так лежать.

— Любой бы сказал то же самое на моем месте.

— Вот как? Вы еще и галантны! Если бы вы не рискнули своей жизнью ради моего спасения, я бы со стыда сгорела!

— Пожалуйста, не…

— И сгорю… возможно. Ни один христианин не позволил бы себе носить ничего подобного. Что за дикарский наряд!

Он попытался сесть, но, как прежде, безрезультатно.

— Лежите спокойно!

— Где мой слуга? Он все еще не вернулся?

— Вернулся. Но тут же отправился с моими спутниками за соломой.

— Соломой? Для меня? Ха!

— Кто вы? — спросила она.

— Путник. А вы? Случайно, не мисс Истер Уокер?

Она с изумлением посмотрела на него сверху.

— Но… Да. Как вы узнали?

— Одна знакомая рыбка шепнула мне ваше имя, когда я прогуливался по дну этого злополучного ручья… Но знаете, я, пожалуй, все-таки встану!

И ловко, хотя и не столь уверенно, как хотелось бы ему в данной ситуации, поднялся на ноги и потянул ее за руку. Подивившись его силе, она встала рядом и обнаружила, что ее голова едва доходит до плеча юноши.

Его короткий плащ лежал на причале, свешиваясь над водой. Судя по всему, он остался сухим. Ланс сходил за ним, вернулся и накинул его девушке на плечи.

— От него пахнет костром, — заметила она, поблагодарив. — Это индейский плащ?

— Да. Его сшили из шкурок выдры. Будьте осторожны, ваша одежда еще не высохла, а ветер явно посвежел. Вы можете простудиться.

В ответ она взглянула на него с явным неодобрением.

— А вы сами? На вас же, хм… почти ничего нет! А штаны… — Она отвернулась.

— Я вижу, вы мало знакомы с индейской одеждой, — сказал он. — Она шьется особым образом… — Внезапно Ланс нахмурился, остро ощутив всю неловкость своего положения, и его первым побуждением было удрать.

С пристани раздался хохот толстого надсмотрщика. Разгневанный Ланс направился было к нему, но тот, скатившись с груды мешков, шмыгнул на борт баржи. Теперь засмеялись негры, на этот раз над испугом своего начальника.

Голова Ланса, окончательно прояснившаяся лишь несколько минут назад, разболелась от стыда и обиды. Он снова взглянул на девушку.

— Мне очень жаль, — сказала она. — Я… я… видите ли, я слишком долго была в Лондоне. И никогда не видела индейской одежды ни на ком, кроме самих индейцев. Я была… груба, простите.

Ее искреннее раскаяние лишь усилило его смущение, а тут еще подоспел сопровождающий девушки вместе с Пео и еще двумя молодыми людьми. Пео вел на поводу лошадей, к седлу одной из которых был приторочен едва ли не целый стог соломы…

— Вот, возьмите свой плащ, — сказала Истер.

Он отказался принять его назад и, сохранив гордое выражение лица, как и подобает индейцу, решительно направился к лошадям, дав себе слово не оборачиваться. Жестом он приказал Пео, страшно довольному тем, что с его хозяином все в порядке, вскочить в седло.