Лесной царь - [7]

Джюрица очень гордился своею внешностью и редкой силой и соответственно тому держался. Богато одеваться он не мог, но зато свою бедную одежду носил с таким щегольством, что бросался в глаза каждому. Высокую феску он ухарски сдвигал на затылок, так что черная длинная кисточка билась по плечам, белая полотняная сорочка с вышитой грудью и воротом всегда была на целую ладонь, а то и на две выше колена, из-за чего старики называли его «тот куцый», а парни, полагая, что щегольской вид придает ему главным образом короткая сорочка, вероятно, и брали бы с него пример, если бы не боялись нарушить существующий во всей округе обычай. Джюрица всегда носил паголенки, перевязанные пестрыми подвязками с двумя-тремя кисточками, а поверх них — чулки, на целую ладонь выше, чем у других, ну и пояс, конечно, на пять-шесть оборотов длиннее. Затягивался он двумя широкими кушаками и таким же ремнем с двумя застежками, с которого свисал ниже бедра красивый нож с белой костяной рукояткой в ножнах «нового серебра». Ладно скроенная безрукавка, отороченная черным гайтаном, сидела на нем точно влитая, а из переднего кармана торчал белый платок. Под стать росту была у Джюрицы и поступь. Ходил он быстро к легко, при этом как-то резко выбрасывал ноги вперед, отчего вздрагивало все тело, и тем еще больше подчеркивал свою необычайную силу и ловкость. В коло он вступал гордо и дерзко, и, если приходилось брать за пояс парня, на губах его играла насмешливая улыбка. Но как только около него становилась какая-нибудь красивая девушка, а случалось это очень и очень редко, он сразу преображался: по лицу разливалась такая радость, что он казался другим человеком. Но девушки его избегали, как, впрочем, и парни. Их пугала его дурная слава, да к тому же и в его манере держаться было что-то отталкивающее.

Джюрица замечал это всеобщее недоброжелательство и постепенно привык не обращать внимания на многозначительные и насмешливые взгляды сверстников. В душе молодой парень давно уже свел с ними все счеты и теперь лишь боялся показать, как ему тяжело. Не мог только подавить одного, тут бы ему пришлось бороться с природой и самим собой. Джюрицу страстно тянуло к женщине. В то время чьи-нибудь прекрасные глаза еще могли изменить его, сделать другим человеком. Но таких глаз не нашлось.

Впрочем, были глаза, точно две лютые гадюки; при виде их этот суровый молодец робел и становился мягче и послушнее девушки. То были необыкновенные глаза! В них светилась такая гордость, такое явное сознание своего превосходства, что не было парня, который обрел бы в себе силу и мужество прямо и открыто заглянуть в их глубину. Ни один парень не мог точно сказать — какие глаза у Станки Радонич: черные, серые или, может, зеленоватые… Джюрица заглянул в них лишь раз, когда девушка смотрела на кого-то другого, и с тех пор уж не осмеливался это делать. Когда Станка плясала в коло, Джюрица стоял в сторонке. Он любил смотреть на нее украдкой, подмечать каждое ее движение, каждый изгиб ее статного тела. Увидав идущую ему навстречу где-нибудь в поле или в селе Станку, он сворачивал в первый проулок, лишь бы избежать ее гордого, уничтожающего взгляда.

Были у Джюрицы и особые причины избегать ее взгляда. Неприязнь всякого другого он встречал ироническим презрением и какой-то редкой для крестьянина гордой надменностью; но прочесть в очах Станки то, что он читал в глазах большинства девушек и парней, Джюрице было невмоготу. Это бы его убило или довело до безумия. Джюрица не нашел бы в себе сил перенести такое страшное унижение, которое оскорбило бы его чувства, мечты, погасило бы единственный светлый, сладостный луч в его жизни. Поэтому он всячески избегал девушку, а она, естественно, и не догадывалась, что происходило в его душе. Станка знала Джюрицу лишь по рассказам подруг, смотрела на него как на сына Драшковича, умершего под следствием, и ей и в голову никогда не приходило заглядываться на него, как на парня.

Станка славилась не столько своей красотой, сколько редким даже среди мужчин своенравным, сильным характером. Какая-то странная, непохожая на прочих детей Марко Радонича и сельских девочек, она сызмалу была высокомерна, очень самовольна и невероятно упряма. Родись она в богатом доме, ее высокомерие было бы понятным, но Марко хоть и сводил концы с концами, однако в богатеи не выбился. Он и сам диву давался нраву своей дочери.

Как-то в село повадились волки. Тем, кто имел скотину, пришлось ночевать в хлеву или в загоне и охранять свое добро от кровожадных гостей. Дом Марко стоял близ поросшего лесом оврага — самое подходящее место для волчьих ночных набегов. Лишь только стало известно о волках, Станка в тот же вечер загнала овец в один загон с волами и коровой, прихватила рядно, одеяло, топор и улеглась среди овец. Три ночи тщетно поджидала она гостей. На четвертую, в полночь, внезапно всполошился весь скот. Овцы повернули головы в сторону оврага. Станка высунулась из-под рядна и скоро увидела двух крадущихся к загону матерых волков. Овцы кинулись к изгороди, пытаясь выскочить, но она была высокой; тревожно заходил по загону скот. Станка взяла в руки топор, натянула на себя одеяло и присела у изгороди, к которой крались волки. Девушка уже ясно видела их горящие, как угли, глаза. Волки подошли к загону и остановились, осматриваясь, — в загон, где стоят волы, а тем более быки, они обычно не прыгают. Овцы в страхе шарахнулись к ограде и этим раздразнили волков, один из них с разбегу вскочил на сплетенные жерди. В тот же миг в лунном свете сверкнул топор, обрушиваясь на прижатую к жерди голову волка. Волк замертво скатился вниз, а другой бросился наутек и скрылся в лесу.