Лесной бродяга - [63]

В тишине слышалось только потрескивание сучьев в костре да прерывистое дыхание охотника.

— Слушайте же! — воскликнул, наконец, Тибурсио, обращаясь к охотнику. — Вот что я вспоминаю в настоящую минуту. Мне представляется кошмарная картина: кругом кровь, дым, оглушительный грохот — грома или пушек, — не помню. Я дрожу от страха, запертый один в темной каморке. Вдруг тот человек, который любил меня, подходит ко мне и…

Тибурсио умолк на минуту, стараясь воскресить в памяти подробности той минуты, вслушаться в слова, которые пока неясно звучали в его ушах.

— Вспомнил! — воскликнул он. — Этот человек подошел ко мне и сказал: «Встань на колени, дитя мое, и помолись за твою мать»… Больше я ничего не помню!

В продолжение всей речи молодого человека охотник сидел не поднимая головы, но тело его вздрагивало от конвульсивных рыданий. Тибурсио невольно вздрогнул, услышав изменившийся голос канадца, когда тот проговорил:

— Помолись за твою мать! Я нашел ее мертвой возле тебя!

— Да, да! Именно так! — воскликнул Тибурсио, вскакивая одним прыжком с земли. — Это те самые слова! Но кто вы такой, что знаете все происшедшее в тот ужасный день?

Канадец молча поднялся с земли, опустился на колени и, протягивая к небу руки, причем все лицо его было залито слезами, воскликнул опьяненный счастьем:

— О Боже мой! Я знал, что если ему снова понадобится отец, то Ты направишь его ко мне! Фабиан! Фабиан! Ведь это я, твой Розбуа, — тот самый…

Слова его прервал свист пули, пролетевшей над самой головой Фабиана. Хосе мгновенно очнулся от сна и вскочил на ноги.

XX. ПРАВО ВСЕГДА ОСТАЕТСЯ ЗА СИЛЬНЫМ

Нам необходимо вернуться немного назад, чтобы заполнить пробелы нашего повествования.

Во время своего откровенного разговора в канадцем Хосе не все рассказал ему о доне Эстебане. Он мог бы прибавить, что человек, которому он разрешил высадиться в ту памятную ночь на берегу Эланчови, был Антонио де Медиана, младший брат графа Хуана — отца Фабиана.

Возвратившись из дальнего путешествия в Америку, где он сражался против мексиканских инсургентов, как он сам рассказывал сенатору, дон Антонио узнал о браке старшего брата с Луизой. Эта новость имела для него ужасное значение, во-первых, потому, что он любил донью Луизу со всем пылом страсти, а во-вторых, старший брат, любивший Антонио с отеческой нежностью, дал клятву никогда не жениться, чтобы оставить ему свой титул и состояние. Однако продолжительное отсутствие дона Антонио, во время которого распространился слух о его смерти, изменило решение старшего брата; посчитав себя свободным от своего обещания, он решил жениться для продолжения своего рода. От его брака с доньей Луизой родился Фабиан.

Когда младший де Медиана узнал все совершившееся в его отсутствие, он понял, что его надежды на знатность и супружеское счастье разлетелись, как дым. Но в честолюбивом сердце Антонио страсть играла второстепенную роль, он сожалел только о своем утраченном праве на майорат. Отсюда у него возникло пламенное желание уничтожить ребенка, мешавшего ему достичь старшинства в роде. Это чувство поглотило в нем все остальные и привело к преступлению.

Ему удалось захватить в плен у берегов Америки военный фрегат, порученный ему для путешествия в Европу. Экипаж для этого судна он набрал из всевозможных искателей приключений, не брезгавших никакими средствами в достижении своих целей. Во главе столь «достойной» компании он приплыл в Испанию. Было бы слишком долго рассказывать, каким образом дону Антонио удалось завести дружеские сношения с Эланчови. Мы прямо перейдем к тому моменту, когда, купив ценой своего кольца молчание Хосе-Сонливца, дон Антонио поручил ему стеречь лодку, а сам исчез в ночной мгле.

Со дня своего вдовства графиня де Медиана жила в полном отдалении от света. Проводя все время с сыном в своей комнате, она уклонялась, насколько возможно, от услуг своей горничной, которая являлась к ней обыкновенно в обеденные часы.

В то время как происходила описанная нами сцена между Хосе и незнакомцем — около одиннадцати часов вечера, — графиня по обыкновению находилась в своей спальне. Это была обширная комната, обставленная старинной мебелью, имевшей тот особенный торжественный и мрачный вид вообще, который свойственен испанскому характеру.

На столе в углу горела лампа, освещавшая часть комнаты; другая половина ее оставалась в тени, и только вспыхивающие в жаровне уголья временами освещали развешенные по стенам портреты предков в потемневших рамах.

Большая стеклянная дверь вела на балкон, возвышавшийся всего футов на двадцать над землей. Вдали виднелось море и небо, покрытое тучами. Нельзя сказать, чтобы обстановка спальни располагала к веселому настроению, что отражалось и на графине. Глаза ее блуждали, с грустью останавливаясь подолгу на детской кроватке, где спал маленький Фабиан.

Графине де Медиана не исполнилось и двадцати трех лет. Бледность лица, которой отличаются уроженки Андалузии, еще сильнее подчеркивали траурные одежды графини. Едва заметная складка между бровями указывала на характер, склонный к серьезным размышлениям, а изящно очерченный рот выражал нежность и страсть, что подтверждала бездонная глубина глаз, но все остальные черты лица выражали твердость и силу воли. Черные, как вороново крыло, волосы обрамляли прелестное личико доньи Луизы, которое казалось особенно очаровательным в минуты оживления.