Лесное море - [162]
— И вообще, друзья мои, я не жалею о том, что с нами случилось. И что бы ни было нам суждено, я не стану роптать. Я словно возродился, наконец-то стал самим собою. Право, это какое-то чудесное воскресение из мертвых!
Он увез из Харбина двух женщин, стал их опекуном и защитником, он дрался с Тихоном и в лесном море обрел любовь, стал тем мужчиной, каким всегда мечтал быть. И понесет он свою обретенную мужественность через лесные дебри, будет беречь ее, как огонь берегут в пещере. Лех, Лех, что же это с тобой случилось?
Выпитый на пустой желудок коньяк, и внезапное счастливо событие, и первые за столько дней светлые, безоблачные минуты — всего этого было слишком много для измученных отвыкших от радости сердец. Возбужденные, разговорчивые, все, как и Коропка, испытывали необыкновенный подъем духа.
— Не знаю что с тобой но во всяком случае это перемена к лучшему, правда? — сказал Виктор, когда уселись вокруг кастрюли и принялись за мясо и рис. — И оно будет в твоей жизни. Лешек, только бы нам благополучно вернуться.
— Да, да, — с живостью подхватил Коропка и снова пустил чашку по кругу. — За скорое и счастливое возвращение — или уход, все равно, только бы благополучный. Будьте здоровы!
— Вещи погрузим на арбу. А лошадь и мул понадобятся нам позднее — возить лес для стройки. И вообще в хозяйстве.
— А корова? У нас было бы молоко и масло.
— Нет, корова такой дороги не выдержит. Разве что коза…
— Что ж, козье молоко очень полезно.
— И козы сами себе корм находят.
— А ведь это мысль! Отличный свадебный подарок. Тао, может, поднесешь Лизе парочку коз?
— Ты же наш казначей, Витек, тебе и решать. Конечно, это хорошо. Но как мы доберемся с таким хозяйством?
— Не беспокойся, я все уже обдумал до мельчайших подробностей, времени у меня на это было достаточно. Надо будет попросту сунуть взятку в местечке тому чжангуйды, с которым Рысек обделывает дела. Он удостоверит, что вы едете на купленный земельный участок в районе Лафы. Сядете себе на арбу и поедете со всем скарбом, а коз привяжете сзади. Если бы вас задержал патруль — не страшно: у вас будет бумажка, что вы поселенцы, семья бедняков-эмигрантов. В арбе будет одна рухлядь, кое-какой инвентарь и продукты, — оружие понесем мы с Тао. Мы с ней будем идти по ночам, а может, и днем, впереди вас или где-нибудь рядом, в зависимости от местности. Но встречаться будем, только когда стемнеет. Через неделю доберемся на место. А окрестности там такие, скажу вам, что можно подумать: «Господь бог увидел когда-то этот райский уголок и сберег его для нас!»
— Нет, Витек. Господь бог грустно усмехнулся и подумал: «Не удалось мне с Адамом и Евой, так надо дело поправить. Попробую снова — с Лизой и Коропкой». Эх, вижу, что ты, Витек, ничего не вынес из моих лекций и что историю ты изучал без всякой для себя пользы. Не заметил гетерогенности целей и вредности монополий? И ты думаешь я согласился бы неосторожно стать Адамом и один отвечать за весь род людской? Разводить этаких Коропок? Вздор, друзья мои. Господь бог с отвращением отказался от этои мысли. Смотрит — идут Виктор и Тао, славная такая пара…
— Но мы с Витеком не сходимся характерами! Витек уверяет, что я ему напоминаю кабаргу, что во мне есть какие-то невыносимые черты давно вымершей фауны.
— Ах он свинья этакая! Я ему сейчас задам! Доманевский!
— Слушаю, господин учитель.
— Как ты смел, наглец, обидеть Тао Ценгло? Назвать ее невыносимой?
— Господин учитель, она всегда первая задирает…
— Все равно ведь она девочка, а ты ее приравниваешь к животным! Да еще к вымершей древней фауне третичного периода.
— Четвертичного, честное слово! Клянусь свободой, мамонты и кабарги водились в четвертичном периоде.
— Доманевский, не виляй! От последнего ледникового периода прошло больше пятидесяти тысяч лет, а это возраст для девицы из хорошего дома совершенно неподходящий и крайне обидный, ясно? Сию минуту извинись и поцелуйтесь!
У Тао губы обветрены, а целует она так крепко, словно укусить хочет: вот тебе за ледниковый период! И хоть засмеялась потом, Виктор чувствует, что не в шутку она его целовала, не под новый тост Коропки. А Коропка не унимается. Снова наливает. Привык, видно, выпивать у Ценгло. Но пить все-таки не умеет — три рюмки и готов. «Друзья, выпьем за вечную истину, за гетерогенность устремлений, которая свела нас здесь. Да, да! Стремясь к намеченной цели, мы неизменно оказываемся перед явлениями, прямо противоположными нашей цели…»
Алкоголь всегда склоняет Коропку к широким общечеловеческим абстракциям, а в конце концов пробуждает в нем подавленные, неизжитые эротические настроения…
Тао что-то говорит со снисходительной гримаской, а Виктор не слушает — он видит только ее губы, запекшиеся и радостно вызывающие после того поцелуя, похожего на укус. У обоих поцелуй этот остался в крови, жжет и пьянит… А Коропка уже бубнит о том, что было бы, если бы царская призывная комиссия не забраковала его в свое время из-за малого роста. Он служил бы, вероятно, в легионах Довбор-Мусницкого или под командой Ивашкевича оборонял Львов…
Хватит! Все под хмельком, много было излияний и беспечного веселья. Коньяка и мяса наглотались вволю. Спать! Спать!
