Лесная нимфа - [79]

– Леша разве выпивает?

– Рукоятка в ржавчине? Или в крови?..

– А кто сейчас не выпивает!

– Когда это было?

– Не помню. Давно. В мае? Не помню.

– И что дальше, Миша?

– Да ничего, забросил я этот зонт на полку, чтобы глаза не мозолил, и все.

– Когда вернется Леша?

– Но кровь, кровь! Вас это не обеспокоило?

– Скажите, когда вернется Леша?

– Да не суетись ты тут! Заявление… я не могу! А почему это должно было меня обеспокоить? Ну сунул кому-то в морду, ну и что? У брата своя жизнь, у меня своя. За него пусть мать беспокоится. И эта вон… – Он кивнул на Таню.

Наталья посмотрела на Нину Федоровну, которая тем временем, повернувшись украдкой к зеркалу, вколачивала крем в проклятые складки у рта, потом оглянулась и тихо оказала:

– Таня, ты слышала? Таня… Ты понимаешь?

У Татьяны глаза повлажнели, и вдруг зябко, страшно сделалось ей, она даже невольно обхватила себя за плечи.

– Неужели это стоит, Таня… стоит твоей души?

Наталья начала медленно спускаться по лестнице. На повороте обернулась к Нине Федоровне, которая стояла у открытой двери:

– В понедельник, к девяти утра, жду вас в отделении сельского района. Это на Сортировке. Одиннадцатый кабинет. И вашего сына прошу прийти.

– А я? – тихо спросила Таня.

Ей никто не ответил, Нина Федоровна, не глядя на нее, закрыла дверь, и последнее, что услышала Таня, было доносящееся из кладовки-лаборатории самозабвенное, сосредоточенное пение:

– Выйды, коханая, працэю зморэна, хоть на хвылыночку в гай!..

Наши дни

Лидок и впрямь оказался девушкой, вернее, молодой женщиной. Она, ничуть не смущаясь, сообщала всем свой возраст – 32 года, а также не скрывала имени и фамилии: Лидия Дуглас.

– Экая неожиданная фамилия! – удивилась Алена. – Откуда она взялась только? Прародитель у нее был шотландец какой-то, что ли?

– Я знал одного Дугласа, который был не шотландец, а цыган, – мрачно сказал Анненский. – Он спас мне жизнь и изменил всю мою судьбу.

– Почему вы так сердито об этом говорите?

– Потому что воспоминания о том времени не доставляют мне удовольствия. Че-е-ерт…

– Да что такое?

Анненский не ответил. Алена заглянула через его плечо и увидела, что он рассматривает фотографии, помещенные в галерее Лидии Дуглас. Правда, было совершенно непонятно, что могло вызвать его потрясенное восклицание. Лидия оказалась очень милой женщиной с русыми волосами, яркими глазами и прелестной улыбкой. Она улыбалась, стоя на лыжах, улыбалась, перепрыгивая через лужу и подобрав длинную черную юбку, так что открылись чудные длинные ноги в ажурных чулках, она дразнила лохматую собачонку и сидела на большом диване на фоне просторных книжных шкафов, обхватив за плечи красивую и очень похожую на нее немолодую женщину и мужчину цыганского типа с наполовину черными, наполовину седыми волосами.

– Они… – прошептал Анненский. – Это они! Александр Савельевич Дуглас, а ее звали Наталья Сергеевна. Как же фамилия… Наталья Сергеевна Родинцева.

– Это ее родители, – сказала Алена. – Она похожа на мать, а на отца не похожа совершенно.

– Насколько я помню, у Натальи Сергеевны была дочь, с Дугласом они просто работали вместе. Значит, потом поженились. Но в тот вечер на Ветлуге, кроме Дугласа, был еще один человек… Вот он.

Он нажал мышкой на еще одну фотографию – черно-белую – и увеличил ее. Это был тот же самый диван, те же шкафы, однако компания на диване была больше, и, судя по лицам Лидии, Натальи Сергеевны и Дугласа, фото было сделано лет десять назад. На диване вместе с ними теснились еще трое: очень привлекательный ясноглазый мужчина, полная, необычайно уютная женщина – этакий тип кустодиевской красавицы – и худенькая девочка лет пятнадцати, обещавшая стать в будущем такой же красавицей, только, может быть, менее полной.

– Вон он, Лосев, – сказал Анненский с улыбкой. – Если бы не Наталья Сергеевна, я бы человеком не стал. Если бы не Дуглас и не Лосев – меня бы вообще не было в живых. Можно сказать, я им всем на свете обязан. Я их добрым словом вспоминаю всегда, но таких, как я, у них было… каждый день у них были такие, как я! Они меня давно забыли, конечно, а вот я… Нет, я не лез им на глаза, я своей жизнью жил и даже, может, тоже про них забывал, но я всегда их помнил. Понимаете?

– Конечно, – сказала Алена. – Чего ж тут не понять. А как так вышло, что вам жизнь спасли? На вас напали?

Анненский не ответил и проговорил совсем другим тоном:

– Какая странная фотография.

– Почему?

– Потому что все эти – новые. А она – давняя.

– Ну и что такого?

– Не знаю. Очень странно, вот и все.

– Ну, может, эта фотография дорога ей как память.

– Вот именно, – проговорил Анненский тем же мрачным голосом, который наводил тоску на Алену. – Как память…

Дверь открылась, и вошел Чингисхан.

– Устали ждать, ребята? – спросил и дружелюбно подмигнул Алене. – Готова «Лада». Можете снова биться о борт корабля или «Лехуса», что уж вам в голову взбредет. Кстати, Елена Восхитительнейшая, когда станете сами ездить, не забывайте Петряя и его «Авторай».

– Не забуду, – сказала Алена, улыбаясь глазами. – Даже если не стану ездить – все равно не забуду.

– У тебя принтер работает, Петряй? – спросил Анненский. – Мне тут надо кое-что распечатать.