Лесная легенда - [54]

— Что там про него написано, в той книге? — спросил я.

Главным образом то, что вы уже знаете. Но и то, что вам безусловно неизвестно. Утверждается, что он бродит по лесам «с незапамятных времен». «Когда он стал объявляться впервые, не упомнят и дряхлые старики». К сожалению, как вы понимаете, нет возможности по таким вот оборотам определить время… Настойчиво, несколько раз подчеркивается, что приходит он не из преисподней, а из какого-то «другого места», но откуда именно, никому неведомо. Пишут, что в середине семнадцатого столетия тогдашний польский король, прослышав о том, что Борута вовсе не из преисподней, решил что «этакую лесную диковину» стоит изловить и доставить ко двору для развлечения его величества и господ придворных. Что по окрестностям чуть ли не месяц, исполняя королевскую волю, рыскал большой отряд, но вернулся ни с чем. Что где-то в архивах с тех пор лежит обширный доклад на имя его величества, где начальник отряда подробно излагает историю поисков и… — Он перелистнул пару страниц. — И упоминаются «многие загадочные и пугающие события, коим не только он, но и иные из его людей были свидетелями». Вполне возможно, что этот доклад сохранился до сих пор и лежит где-нибудь в уголке под толстым слоем пыли. Я не ученый и никогда не работал в архивах, да и желания такого не испытывал — к чему? Я знаю, что Борута есть, и мне этого достаточно. Но наслышан, что в иных архивах по дальним углам порой пылятся и гибнут от мышей документы, о которых забыли на столетия…

— Как вы полагаете, она вернется? — спросил я хрипло.

Пан Конрад, глядя мне в глаза, медленно покачал головой:

— Позвольте усомниться. Никогда, ни разу не было случая, чтобы уведенная им девушка возвращалась. Разве что Боруту порой, хотя и редко, надели не одного, а в компании девушки. И всякий раз ее наряд казался видевшим «ужасно старомодным», принадлежавшим давно минувшим годам. В сказках многих народов говорится, что похищенных другими людей можно вернуть при определенных обстоятельствах и определенных условиях — но к Боруте это не относится, нет ни единого подобного упоминания. Наоборот, всегда держалось стойкое убеждение, что девушки никогда не возвращаются… И как любили в старину, часто попадается оборот «иные говорят». Иные говорят, что Борута каждой уведенной дарит предварительно красивый золотой перстень с изумрудом, своим цветом вроде бы символизирующим лес. Иные говорят, что Борута никогда не тронет всерьез любящую кого-то девушку, что уводит только тех, «чье сердце свободно либо преисполнено тоски». То ли сам завел такой обычай, то ли некими стоящими над ним высшими силами было велено так именно и поступать…

Я сидел, малость пригорюнившись. Все это было интересно, но что до дела, получалось, вытянул очередную пустышку. Ни малейшего труда не составит попросить Ружицкого эту книгу у старика конфисковать оперативной необходимости ради. Предположим, случится чудо, и начальство санкционирует поиск специалистов по старонемецкому, чтобы перевели слово в слово. Ну и что? Никаким это не станет доказательством, в том числе и для меня. А Крутых, заранее предугадать можно, лишь фыркнет:

— Мало ли что эти мистики могли двести пятьдесят лет назад насочинять…

Даже если предаться вовсе уж безудержному полету фантазии и допустить, что обширные поиски помянутого в книге доклада польскому королю опять-таки будут санкционированы, и его найдут в дальнем углу не стресканным мышами — снова никаких твердых доказательств.

А посему делать мне здесь более было нечего. И я, не колеблясь, встал:

— Простите, пан Конрад, все это очень интересно, но мне пора… Служба.

— Иными словами, вас все услышанное ничуть не убедило, — уточнил он. — Следовало ожидать… Что же, не смею вас задерживать. Хотя… — Он глянул мне в глаза серьезно, с некоторой лукавинкой. — Хотите увидеть Боруту собственными глазами?

И уж не знаю, что у меня творилось тогда в бедолажной головушке, но я, почти что и не промедлив, решительно кивнул:

— Хочу. А у вас получится?

— Должно получиться. Прошу, пан капитан.

Он распахнул дверь в соседнюю комнату, я без колебаний шагнул туда — и оказался в облаке неописуемых запахов сушеных трав. Прямо-таки лаборатория знахаря-травника. Стены сплошь увешаны пучками сухой травы и цветов на длинных и коротких стеблях (иные травы и цветы явно сорваны уже этой весной и не успели толком засохнуть). Две больших, как в «горнице», этажерки уставлены превеликим множеством мешочков с наклеенными этикетками с надписями, надо думать, и на том самом старонемецком, а кое-где нормальным латинским шрифтом, видимо, по-латыни — у них в гимназии, как и у нас до революции, преподавали латынь. Без сомнения, там хранились те же травы, цветы и сушеная кора разных деревьев, только уже крошеные. В углу — рядок бутылей темного стекла, тоже с аккуратными этикетками. Некрашеный деревянный стол с разными причиндалами, разложенными с чисто немецкой аккуратностью. Довольно внушительное впечатление производило — серьезная мастерская, ничего не скажешь, ничего удивительного, что к нему ездят со всей округи…