Лесная крепость - [60]

Вот потому и приходится быть покорным и смиренным. Правда, он другой раз и роптал и ворчал, предлагал все бросить к черту, но Мишка успокаивал Егора.

— Фу ты, ну ты! Не расстраивайся, человече. Скоро уже будем на месте. Сам понимаешь, что за этот мешок получим, — и дальше начинал придумывать, — по буханке хлеба, по куску сала и кружке чая. Вот уж напьюсь чаю! В пузе пересохло, а язык стал шершавый, как терка.

— Мне бы не чаю, а простой воды! Скажи, пожалуйста, идем по воде, а напиться не можем!

— В лесу поищем родник! Может, и на партизанский колодец набредем. Напьемся, помоемся!

Криворотый каждый раз, когда садились отдыхать, переводил разговор на то, что его интересовало: выспрашивал у Мишки, отлучается ли дядька Андрей из штаба, что обычно делает днем и когда ложится спать.

Адъютант охотно отвечал на все вопросы. Потом ему надоела, как он считал, пустая болтовня, и чтобы отвязаться от настырного мужика, буркнул:

— Большим человеком все интересуются, что да как. Я уж ко всему привык. Вот заночуешь у нас и увидишь его, и начальника штаба, и штабных командиров. Хорошие люди, простые, добрые.

— Хоть разумные?

— А ты сомневаешься? — Мишка повернулся к Криворотому и посмотрел на него подозрительно.

Тот смутился:

— Сомневаться, конечно, не сомневаюсь, но фрицы им трудную задачку подкинули.

— С блокадой этой?

— Ну да.

— Я думаю, выдюжим. Вот и мы немного поможем. Если здесь одни патроны, — он кивнул на мешок, — то их хватит, чтобы хорошо стукнуть фрицев. Сделаем прорыв и вырвемся из фашистских щупалец на волю. Эх, а потом… Раздобуду я, Егорка, себе нового коня. Да как пойдем гулять по вражеским тылам, аж гай загудит…

— Эх, если бы так было… — притворно вздохнул Криворотый. — А мне кажется: все сгинем, пропадем в этом болоте.

— Ты что, сомневаешься? — возмутился Русак. — Балда ты после этого!

— Видишь, как немцы напирают. Говорят, Носке, их полковник, стратег отменный. Где ни был, всюду выигрывал операции.

— А под Сталинградом был?

— Не знаю…

— Ну тогда молчи, — сердито посмотрел на Егора Мишка. — Мне кажется, этот стратег не один раз спину нам показывал. И тут покажет. Вот кое-что нам Москва подбросила, что-то и мы своим умом прикинем… Фу ты, ну ты. И будем жить! А фашистам все равно крышка!

— Легко у тебя все выходит. Не забывайся: был на коне, а сегодня пеший. А что будет завтра?

— Ну хватит! Не сыпь соль на рану. Подымайся, потопаем!

Длинный клин болота кончился. Вышли на твердый грунт, на котором росли старые кряжистые деревья. Здесь запахло грибной сыростью и сухой хвоей. На первом же пригорке они упали на траву.

Мишка Русак сказал:

— Ну и впряг же ты меня в работу. Это за то, что вытащил тебя из трясины… — Он, конечно, шутил, говорил с подначкой. Ему было весело: видел, что приходит конец их трудному пути.

Криворотый успел снять сапоги. Одна нога была растерта в кровь. Слушая Мишку, он понимал его настроение и злился. Вот освободится парень от мороки и станет вольным казаком. А ему, Егору, до воли далеко, ох как далеко!

Наоборот, с каждым шагом, который приближал его к партизанскому штабу, росли беспокойство и неуверенность в себе. Беспокоила мысль: что будет впереди? А вдруг… Ох это вдруг. А все этот Фридрих Носке… Придумал же такое, ловко подцепил его на крючок… Чтоб ему скула в бок!

…Шумят, качаются над головой верхушки вековых сосен. Тяжелые думы одолевают Криворотого. Хорошо, если партизаны отнесутся к нему с доверием, а если наоборот?..

Криворотый поежился от этой мысли… Невыносимо захотелось пить.

— Схожу воду поищу, — сказал он разомлевшему от усталости Мишке, который блаженно растянулся в тени старого граба.

Криворотый натянул сапоги, стряхнул со штанов и кепки засохшую грязь. Оглянулся. Куда идти? Местность была незнакомая. Вдали, за соснами, просматривалась полянка. Туда он и направился.

Трещал под сапогами сушняк, откуда-то выскочила белка, мелькнула рыжим дымком — и на дерево. Где-то близко затеяли перекличку дрозды. Увидев рябину, сплошь усеянную красными гроздьями, Егор остановился, нарвал ягод в кепку — не найдет воду, будет чем освежить рот. Несколько раз Егору слышался треск веток. Останавливался, прислушивался. Но вокруг по-прежнему было тихо: ни зверя, ни человека.

По краю поляны, на которую он вышел, рос густой ольшаник. Климчук обрадовался. Ольшаник — значит много влаги, значит, можно набрести на котловину с чистой водой, стоит только постараться.

Неожиданно что-то сверкнуло в куче вереска у самых его ног. Он наклонился — консервная банка. Егор хотел ее отбросить с дороги, протянул руку, но тут взгляд его привлек высокий пень на краю поляны: на пне темнела кепка, а рядом четко вырисовывались голова и плечи человека. Климчук замер. Зорко окинул глазами лес и поляну.

Никого. Кто же это мог быть: партизан или обычный крестьянин? Он осторожно подкрался сзади. Затаил дыхание. Человек не двигался. Неужели мертвый?..

Где-то далеко мощно ухнул взрыв, дрогнула земля. Но человек не шевельнулся.

Криворотый осмелел, подошел к незнакомцу. Глянул сбоку: парень, лет двадцать пять, русоголовый, с тонким красивым лицом, в сатиновой расстегнутой рубахе. Он привалился к пню и спал, тихонько посапывая. Видно, его тоже сморила усталость. Под рукой его лежала винтовка. Тут же рядом весло от лодки.