Лесная крепость - [39]

— Символика простая, фрейлейн. Видите, советские бутылки стиснуты со всех сторон. Так сказать, они в кольце. Блокада! — И без перехода, значительно, нажимая на каждый слог: — Хайль Гитлер!

Оксана пожала плечами. Она не побоялась намекнуть полковнику, как неуместно его солдафонство при даме.

— С именем фюрера, дорогая фрейлейн, мы побеждаем, перекраиваем весь мир. С именем фюрера моя дивизия разгромит лесных бандитов. Вот так, милая Оксана.

Девушка сдержанно улыбнулась:

— Значит, мы сегодня будем громить партизан?

— Мы сегодня, а мои солдаты через пару дней…

— Насколько мне известно, вы их громите каждый день.

— Это так. Но решающая битва послезавтра.

— Ну раз вы уже отдали приказ, тогда… — Стараясь говорить весело и непринужденно, Оксана взяла в руки бокал.

— Конечно.

— О! Я желаю вам успеха, полковник. Полной победы.

— С нами Гитлер! С вашего позволения и начнем нашу атаку. — Носке взял бутылку шампанского, снял серебристую фольгу, раскрутил проволоку. Пробка выстрелила в потолок, из горлышка хлынула пенная струя. Полковник наполнил бокалы.

— Мы пьем, — сказал он со значением, заглядывая в глаза Оксане, — за вас, фрейлейн. Мне говорил Вилли: вы наш человек. Преданно служите великой Германии!

— Простите, господин полковник, вы говорите «великой», но после Сталинграда…

— Фрейлейн Оксана, пусть вас это не беспокоит. Сталинград — это нам хороший урок. Там не было точной стратегии и… как вам сказать, — стратега…

— А фон Паулюс? Его же сам Гитлер считал первоклассным стратегом.

— И, однако, фон Паулюс оказался не на высоте. Русские обвели его вокруг пальца.

— Нужно было ему помочь.

— Там не было меня, фрейлейн, — свел все к шутке полковник, — и моей дивизии.

— Зато вы здесь возьмете реванш за Сталинград…

— Конечно, мой фюрер увидит, на что я способен. Партизаны уже в мешке. Это и есть, фрейлейн, настоящая стратегия.

Полковник осушил весь бокал. Оксана отхлебнула несколько глотков.

Теперь они уже были не одни в зале. Ресторан постепенно заполнялся публикой. В основном это были офицеры со своими дамами.

В зале зажгли огни, засияла под потолком хрустальная люстра на бронзовых цепях. Официантка, хорошенькая, проворная девушка в строгом темном платье, с кружевной наколкой и в белом фартучке, подошла к радиоле, поставила пластинку.

Полковник наклонился к Оксане.

— Это фокстрот. Потанцуем?

— Пожалуйста, не сейчас, — улыбнулась Оксана.

— Мало выпили, фрейлейн. Поэтому и настроения нет. А вы попробуйте как я. — Он снова взял бутылку, наполнил бокалы. — Прошу вас, фрейлейн, выпить до дна.

— До дна? Не много ли? Этак я не устою на ногах.

— О, фрейлейн, это уже будет интересно! — усмехнулся полковник и залпом осушил свой бокал.

Разговор шел легкий, небрежный, с шутками и игрой слов. Оксана держалась скромно и независимо, чувствовала, что, держись она иначе, полковник может, чего доброго, и распоясаться.

Ей было необходимо поговорить о Федоре Годуне. Но она понимала, что ее заступничество может быть расценено нежелательным образом, возникнут подозрения… Но, с другой стороны, все можно объяснить женской слабостью, сочувствием семье бывшего ученика. Тем более полковник прямо-таки захмелел от предвкушения собственных побед над партизанами — держится раскованно, настроение игривое. Пожалуй, удобнее момента не выберешь.

— Господин полковник, — Оксана лукаво улыбнулась, — не посчитайте это за жалобу…

— У вас жалоба? На кого? Не на Вильгельма ли Циммера?

— Нет, просто получилась неразбериха… Видите ли, господин полковник, арестован один человек…

— О-о! Это, фрейлейн, не моя компетенция, вам нужно обратиться…

— К Вильгельму Циммеру, — подхватила Оксана и добавила укоризненно: — Я ждала от вас большего внимания…

Носке нахмурился, разговор был ему явно неприятен.

— Что за человек? За что арестован? — спросил он строго.

— Обыкновенный человек, из местечка. Нарушил комендантский час, только и всего.

— Ага, нарушил… При обыске нашли что-нибудь?

— Ничего. Он был безоружен.

— А куда он шел, что ему нужно в запрещенный час?

— Говорил: хотел забежать к аптекарше за порошками для больной жены.

— А Вильгельм?

— Что Вильгельм! Он действует, как заведенная машина, снял допрос, бросил в тюрьму. И бедный человек ни за что ни про что попал под арест.

— А вам-то что за дело до него, милая фрейлейн?

— Да как сказать… Понимаете, я хорошо знаю эту семью, учила в школе их сына Алешу. Красивый и способный мальчик. Он прибежал ко мне, плакал, умолял заступиться за отца. Я объяснила, что это не в моих силах, но он твердил одно: «Больше некого попросить!» Ну вот, я и пообещала. И только потому, что вспомнила о вашей справедливости и доброте…

Полковник нахмурился:

— Не нужно было обещать, фрейлейн.

— Почему?

— Я солдат, человек жестокий.

— Шутите, полковник, — Оксана кокетливо погрозила ему пальцем, — наговариваете на себя! Разве я не вижу?

— Я жесток, но не с красивыми женщинами, — усмехнулся Фридрих Носке. — В этом вы не ошиблись. А насчет арестованного… Я же говорю вам: не моя компетенция. Пусть Вильгельм… Он арестовал, он во всем и должен разобраться.

— Он слишком, как это лучше сказать, предан циркуляру. Он не сможет разобраться в этом деле. Тут нужен ваш гибкий и проницательный ум, полковник, и ваш опыт. А у него решение одно — пуля в затылок. Я насмотрелась на многое… И Алешиного отца наверняка расстреляют. Господин Циммер чуть ли не в каждом задержанном видит партизана.