Лес тысячи фонариков - [13]

Ярость захлестнула Сифэн, и это дало ей силы. Чувствуя, как трость все сильнее впивается в щеку, она, развернувшись всем телом, ногой ударила тетку в мягкий живот. Раздался звук как от удара кулаком по мешку с рисом, и Гума, сложившись пополам, повалилась на пол, со стуком отбросив в сторону бесполезную теперь трость. Ее лицо исказилось от боли и потрясения.

– Гума, – выдохнула Сифэн, чей гнев испарился в ту же секунду. – Что я натворила?

Но тетка ползком, вытянув руку, уже пыталась дотянуться до трости, и Сифэн поспешным движением подняла ее. Держа трость так, чтобы Гума не могла выхватить ее, она стояла над женщиной, вырастившей ее, и ощущала в себе привкус вины.

– Вы больше не будете бить меня, – тихо сказала она.

– Ты – все, что у меня есть, – прохрипела Гума. – Я была тебе… лучшей матерью, какую только можно себе представить.

– Настоящая мать меня бы любила. И лелеяла.

Слезы жгли рану на лице Сифэн.

– Для тебя я всегда была всего лишь собственностью, которую ты использовала в своих интересах.

– Сифэн…

– Мне страшно остаться без тебя. Я боюсь оказаться лицом к лицу с Шутом без твоей поддержки, – призналась девушка, – но я хочу верить в то, что сама смогу следовать за своей судьбой.

Сифэн видела отчаяние в Гуминых глазах, однако ей было ясно, что не любовь была его причиной. Гума скорбела лишь о невозможности стать богатой, что могло бы осуществиться, сумей она попасть во дворец. Тогда одной рукой она бы подталкивала Сифэн к Императору, а другую протягивала бы за вознаграждением для себя.

– Прости, что сделала тебе больно. – Трясущимися руками Сифэн коленом переломила трость пополам.

– Мы с тобой принадлежим друг другу, больше у нас никого нет на свете, – умоляла Гума. – Ты – все, что у меня осталось… дочка.

У Сифэн защипало в глазах, и она закрыла их, чтобы не видеть молящего выражения на лице тетки. Она схватила мешок и прижала его к себе как щит.

Видя ее решимость, Гума тут же оставила свой вкрадчивый тон.

– Ты всегда будешь принадлежать мне. Тебе никогда от меня не избавиться, – прошипела тетка и перевела взгляд в сторону. Сифэн напряглась, зная, что раненый зверь особенно опасен. Этому ее тоже научила Гума.

Однако та всего лишь искала глазами стоявший на полу сосуд с водой. Сифэн увидела в воде свое отражение: овальное личико, раскосые глаза, волосы цвета воронова крыла, спадающие на плечи. Отметила свою осанку, вздернутый подбородок, отведенные назад плечи, подчеркивающие стройность шеи и маленькую высокую грудь. Все, как учила ее Гума: невинная и послушная до последней минуты кукла.

Девушка повернула голову и ахнула при виде воспаленного красного пятна, изуродовавшего ее левую щеку.

– Что ты наделала? – прошептала она, прикрывая рану дрожащими пальцами.

– Ты сама виновата в том, что меня разозлила, – в теткином тоне вновь послышалась нежность. – Иди сюда, дай мне смыть с тебя кровь и нанести бальзам на это место. Ты мое дитя, Сифэн, и я всегда буду о тебе заботиться.

Даже поверженная на спину, скорчившаяся от боли, Гума сохраняла над ней власть, и Сифэн хотелось сдаться, дать тетке еще один шанс и броситься к ней в надежде, что на сей раз эти руки не изобьют, а обнимут. Но порез на лице и обломки трости в руках напомнили ей горькую правду.

– Прощай, Гума, – произнесла Сифэн, смесь ярости и сожаления переполняла ее. – Я передам от тебя привет Змеиному богу, если он снова мне повстречается.

– Надеюсь, у тебя останется шрам, неблагодарная маленькая змея! – завопила ей вслед тетка. – Ты мне ничего не принесла, кроме огорчений!..

В коридоре Сифэн протиснулась мимо Нин, и та с расширенными от страха глазами протянула ей матерчатый мешочек, в котором угадывалось что-то округлое; молча приняв его, Сифэн проследовала к выходу. И вскоре она навсегда покинула этот дом, сохранив в памяти исполненное ужаса выражение лица Гумы, как будто пламя вырвалось из ее черного сердца.

6

Восемнадцать лет этот пыльный, всеми забытый городишко был для Сифэн единственным известным ей миром. Ветхие домики, болота, в которых прятались хищные аллигаторы, покрытые твердой как броня шкурой, да река на краю леса – вот и все, что она видела в своей жизни. Теперь же, путешествуя на старой лошади Вэя, она с высоты оглядывала расстилавшийся перед ней настоящий мир. Она могла отправиться куда угодно и делать все, что только пожелает.

– Ты хотел бы увидеть пустыню? – спросила она Вэя, держась руками за его талию. Уткнувшись лицом в его плечо, девушка вдыхала привычный запах кузницы и травы. Он пах домом, и мысль о том, что она берет с собой кусочек прежней жизни, делал расставание менее пугающим.

– Полагаю, это будет подальше отсюда, чем Императорский Город.

По тону Вэя было понятно, что он улыбается, и Сифэн захлестнул прилив беззаботного счастья.

– Так ты не жалеешь, что уехал вместе со мной?

– Ведь это я уговаривал тебя бежать отсюда, – засмеялся он, переплетая ее пальцы со своими. – Мой дом и моя жизнь – это ты, где бы ты ни была.

– А моя – это ты, – слова вырвались у нее прежде, чем она успела подумать. Вдыхая его запах, она старалась не думать о жестокой реальности, с которой должна будет столкнуться его любовь. Пока между ними была дистанция, чувства Вэя давали ей утешение и защиту. Но подпустить его ближе означало дать надежду, которая, возможно, никогда не оправдается, если предсказаниям Гумы суждено сбыться.