Лес проснулся - [85]

Великий воин невеличественно пролетел над моей головой и вертикально, головой вниз, соприкоснулся с землей.

Хруст я расслышал даже сквозь единогласный вздох толпы. Не шейных позвонков, нет. Оленьи рога, украшавшие его голову, а прежде голову воистину исполинского оленя и наверняка, бывшие гордостью их нового хозяина, разломались, как спички.

Сам виноват. Кто же выходит бороться в неудобном головном уборе, да еще и снабженным, таким хрупким украшением? Кстати, мне чуть глаз не выколол, когда пролетал.

Карахал вскочил сразу. Мгновенно. Он уже не был вальяжно-медлительным, теперь это был бешеный бык! Яростный раненый тигр!

В полной тишине он сорвал с головы изуродованный шлем, взревел и бросился на меня.

Мне показалось несется поезд. Стоять на пути поезда глупо, и я сделал шаг в сторону. Но перед этим захватил руку бывшего рогоносца под плечо, прогнулся и «намотав» его на себя, бросил через спину.

Он грохнулся еще сильнее, подняв пыль, которая осела на головы продолжавшей потрясенно молчать «публики».

Нормальный человек после такого не смог бы встать минимум несколько секунд. «Дух вон», это как раз про «кочергу».

Карахал попытался вскочить сразу же. Именно попытался, так как я, следуя вколоченным в меня наставлениям прапорщика Чемериса, после «приземления», не выпуская запястье троглодита, захватил его правую руку под мышку и прижал к себе. Повернул захваченную руку поглубже внутрь и от души надавил.

Господи, как он орал! Даже не от боли. Я в воплях разбираюсь. Этот крик был олицетворением ярости. Он извивался, несмотря на дикую боль выворачиваемого в обратную сторону локтевого сустава. И опять же, нормальный человек замер бы, чтобы не усиливать боль. И уж точно не пытался бы подняться. Этот же, будучи прижатым щекой к земле, вздымал тучи пыли, дыша в нее, и пытался встать. Капала слюна и в какой-то момент мне показалось, что ему это все же удастся, так бешено он сопротивлялся. Я просто выдохнусь раньше, чем он сдастся.

Мне вспомнилась схожая ситуация. В драке с Шабаловым было так же. Но это воспоминание из другой жизни.

— Сдаешься?! — тяжело выдохнул я. — Я тебя спрашиваю, придурок, — сдаешься?!!

Слов никто не понимал, но опять же, дело в интонации. Окружающие, наконец поняли, что я не собираюсь его убивать, а о чем-то спрашиваю. Путем нехитрых логических размышлений, с учетом ситуации, наконец поняли, о чем.

Видимо такое было не принято, но толпа наконец ожила, стала переговариваться, давать Карахалу какие-то советы.

Он по-прежнему орал и вырывался. Мы полежали с ним на земле минут пять, и я всерьез стал подумывать, быть может и правда, сломать ему руку?

Звероподобный что-то проревел, я опять не сразу понял к кому он обращается, но толпа стала повторять сказанное им мне в лицо.

Значит обращался ко мне и судя по жестам, Карахала надо отпустить.

Я так и сделал, сдуру посчитав поединок законченным.

Глава 32

Он встал и сразу бросился на меня. Не остановила даже болтающаяся рука. Остановил только окрик звероподобного. Настроенный не на слова, а на интонации могу поклясться, что расслышал в его тоне насмешку и затаенное удовлетворение.

Карахал тоже это расслышал.

— Барратук, на тану колла!!! Тану!!! — проревел он.

— Ба нарахи, — пожал плечами звероподобный, которого, как выяснилось, зовут Барратук. — Ута китага…, — он поднял палец и ткнул в Карахала пальцем, — ту колла ба.

Карахал смотрел на меня с такой дикой ненавистью, что мне подумалось, как бы дальше не сложились обстоятельства, за ним надо присматривать.

Он поднял ожерелье, выпрошенное у старейшин, протянул в их сторону, горячо заговорил. Кроме того, у кого он его забрал, остальные никак на его речь не реагировали.

Затем поднял с земли топор. По сравнению с дубинами остальных это было произведение искусства. Гладко отполированный камень с просверленной дыркой посредине. На топорище несколько веревочных узлов. Или для удобства хвата или для красоты.

Я напрягся.

Карахал держал оружие перед собой и что-то чеканил. Показывая на меня. Рука, которую я брал на болевой уже вполне здорова, топор он держит ею. Я понимаю, что он просит разрешения меня убить. И готов отдать за это и ожерелье, и клевый топор. Барратук не разрешает, но только пока. Похоже набивает цену. И похоже у них давние разногласия и сейчас Барратук вовсю оттягивается, набирая еще и политический капитал.

— Колла, — наконец кивает Барратук, — показывая на меня.

Карахал развернулся ко мне…

— Хада, — звероподобный поднял руку, — Ламал хаматар… матум, — он перевел руку на топор.

Как я понимаю, убить меня ему разрешили. Но без оружия. Как и прошлый раз.

На лице Карахала не мелькнуло ни тени сожаления. Он отбросил топор и пригнулся. И видя его глаза, я понял, что в этот раз будет намного сложнее. Теперь он не будет меня недооценивать. Сейчас он гораздо опаснее, несмотря на поврежденную руку. Хотя ему и вправду, это как слону дробина.

Пот заливал порезы. Плечи, руки, грудь болели. Щипало, давило, но думалось о другом. И посетившая мысль была совершенно неожиданной. Я выпрямился, демонстративно сложил руки на груди и как можно картиннее, они это, я успел заметить, любят, — изобразил скуку.