Лес проснулся - [41]

— У меня к тебе разговор.

— Слушаю, — ответил я.

Мы стояли у заваленного дырявыми черно-желтыми листьями, клуба, которые РЭХ не мог убрать, так как два дня назад, сдуру залетел на стрельбище. Кто его программировал, по сей день выясняли, но пока мы справлялись вручную, метлами и граблями. Точнее не справлялись. Кто палил, не выясняли. Это было ясно. Позавчера обучали стрельбе салаг осеннего призыва, и они приняли робота за мишень.

Моросил противный дождик, призывавший или к стихотворчеству, или к запою. Было холодно, я шел с занятий по боевой подготовке, где свалился с аэрокрыла и хотел быстрее дойти до стрельбища.

— Тут такое дело, спрашивать, знаешь ли ты Аллу, бессмысленно. Ты знаешь, — утвердительно начал Вадик. — Поэтому сразу к делу.

— Я уже сказал — слушаю.

Что ему надо? Неужто отношения выяснять собрался? Но Вадик нервно поежился и продолжил:

— Она злая последние два месяца. Причем с каждым разом все злее. Я ее больше месяца не видел, мне увольнительные не давали, так последний раз, вчера, то есть, она реально психовала. Из-за того, что ты ее послал.

— Дальше что? На хрена мне эта информация?

— Да как сказать. Есть в этом что-то забавное. Я ее трахаю, а она о тебе рассуждает. Злится.

— Тебя это смущает?

— Ничуть. Мне главное процесс.

Еще один «взрослый».

— Тогда, раз ты сообщил мне о ее настроении, думаю разойдемся.

— Я так главное и не сказал. У тебя ведь днюха завтра?

— И что?

— Она об этом знает. И как-то странно говорила о подарке, который тебе приготовила.

— Каком еще подарке?

— В том-то и дело, что я не знаю. Но она знает и о девушке, твоей новой. Кате, кажется?

— Откуда?!

— Не знаю. Но Алла, что-то говорила, что раз ты такой чистюля, то она собирается тебе немного грязи в жизнь подкинуть.

— Что она задумала?

— Говорю же, не знаю. Она и об этом, думаю, пожалела, что сказала. Но она ни о чем другом говорить не может. Все время злая. Здорово ты ее задел.

— А про Катю, что говорила?!

— Ну, что-то вроде «чистюля», здесь она материться начала. И самое главное, что мне не понравилось, — она спросила про сестру мою — Марину. Та тоже в педагогическом учится. Спрашивала, когда занятия заканчиваются и есть ли еще остановки из Вологды, к городку нашему?

— И что?

— Я сказал, что нет. Слушай, она реально ненормальная. Не Марина. Алла. Ты бы…

Дальше я не слушал. Последняя пара заканчивалась в четвертом часу. Катя приезжала домой на рейсовом беспилотнике полпятого. Сейчас было шестнадцать двадцать. Я не знал, что задумала Алла, может и ничего, просто треп, но звучало мерзко.

Сначала я бросился в сторону забора за спортзалом, через который, мы обычно валили в самоволку, сразу же вернулся, сообразив, что лучше позвонить. Сказал бы Кате, чтобы сидела на остановке и не ходила никуда. Тем более по дороге через лес.

— Телефон!

— Да нет у меня!

— Какого сразу мне про Алку не сказал?!! — оторвался я на нем и бросился в казарму.

— Я тебя искать должен был?! Я тебе не должен вообще ничего! — прокричал он мне вдогонку.

Как назло, в казарме ни у кого не было «листка». Их и так мало, а у салаг все забрали дембеля. А тех, после обеда, почти всех отправили отрабатывать прикрытие БРЭМов под огнем противника.

Я никогда так прежде не бегал. Перелез через забор, испачкался в свежей, а теперь еще и смешанной с дождевой водой, краске. До города — полчаса ходьбы пешком. Уже и бегом не успею. Остановка недалеко. От нее идут дороги и в город, и в часть. Я не знал, чего боялся, но рисковать не собирался. Такую информацию мимо ушей не пропускают.

Добежал до дороги, кинулся по петляющей меж березок тропинке, ведущей к остановке. Услышал крик, остановился, замер. Крик повторился и прервался. Я узнал Катин голос и кинулся в ту сторону.

Их было трое. Двое склонились над лежащей на в куче мокрых листьев Кате. Одни зажимал ей рот, второй дергал за полы куртку. Не расстегнутая до конца она застряла у девушки на плечах.

Третий, лет тридцати, с начинающим лысеть лбом, стоял чуть в стороне, засунув руки в карманы, зажимал незажженную сигарету в зубах. Насмешливо изогнутые брови над темными очками, которые он зачем-то напялил в дождливую погоду.

Увидев меня, троица замерла. После тренажеров и спринтерской пробежки на два километра я тяжело и хрипло дышал.

— О! Спаситель, — прокомментировал мое появление лысеющий.

Катя снова закричала и один из склонившихся, ударил девушку по лицу.

Я зарычал и двинулся вперед. Не вынимая рук из карманов, лысеющий ударил меня ногой в лицо. Надо признать, умело. Хоть и уставший, я был на адреналине, поймал ногу, взяв в захват подмышку и врезал кулаком ему в нос. Он полетел на землю, очки слетели, а я двинулся к тем двоим. Тот, который рвал с Кати одежду, повернулся и бросился, ломая кусты, в лес. Второй осклабился, двинулся навстречу.

— Че? Герой?! Потанцуем.

Широкий, квадратный, он вскинул кулачища к лицу, приняв боксерскую стойку. Я пнул его под чашечку и сразу по бедру. Когда он свалился на одно колено, добавил ногой в челюсть.

— Не спасешь солдатик. А еще и посмотришь, — лысеющий, облепленный травой, грязью, листьями, поднимался, держась за скулу, — сейчас твою девочку жизни учить будем.