Лес Мифаго. Лавондисс - [20]

В несчастном Оук Лодже, мокром и ужасно пахнувшем, не было никого более несчастного, чем его единственный беспокойный обитатель.

Я обыскал кабинет, проверил каждый дюйм пола и стен. И вскоре собрал странную коллекцию предметов, на которые в прошлые годы даже не обратил бы внимание. Наконечники стрел и копий, из камня и бронзы; отец буквально набил ими ящик стола, так много их было. Бусинки, обработанные и отполированные камни, и целые ожерелья, некоторые сделаны из больших зубов. Два предмета из кости – длинные тонкие древки, с вырезанными на них узорами; я решил, что это метательные копья. Однако красивее всех была маленькая лошадь, вырезанная из кости: очень стилизованная, с удивительно жирным телом и тонкими изящными ногами. Дыра в шее указывала, что ее носили как серьгу. Царапины на ее боку представляли два человеческих силуэта in copula[9].

Эта лошадь заставила меня вспомнить короткую запись в дневнике:

Святилище Лошади все еще пусто, и я думаю, что это хорошо. Шаман вернулся в сердце леса, за огонь, о котором он говорил. Оставил мне подарок. Огонь озадачивает меня. Почему он так боится? Что за этим лежит?

Я обнаружил и «передний мостик», оборудование, которое использовал отец. Кристиан уничтожил все, что смог, разбив странную маску и изогнув различные электрические устройства. Странно, что брат сделал такое злое дело, и тем не менее я понимал почему. Кристиан ревновал к любому, пытавшемуся войти в страну, в которой он искал Гуивеннет, и не хотел, чтобы кто-нибудь другой пытался создавать мифаго.

Я закрыл обломки на ключ.

Отделавшись от навязчивой мысли о мифаго – и поздравив себя с этим! – я вновь зашел в имение Райхоуп. Все в поместье были рады мне, за исключением двух жеманных девочек-подростков, нашедших меня недостаточно аристократичным. Но капитан Райхоуп, семья которого владела этой землей сотни лет, дал мне цыплят на восстановление курятника, масло из собственных запасов и, самое лучшее, несколько бутылок вина.

Я чувствовал, что таким образом он пытается поддержать меня, помочь мне забыть последние трагические годы моей жизни.

Он ничего не знал о лесной стране, даже то, что по большей части никто не пытался ухаживать за ней. Только на юге фермеры иногда рубили деревья на шесты или ради древесины. Последняя запись о лесе, сохранившаяся в архиве семьи, была датирована 1722 годом и кратко сообщала:

Лес опасен. Часть, лежащая между Нижним Корчевьем и Вырубками, за полями Дайкели, очень заболочена; по ней бродят странные люди, знающие лесные дороги. У меня нет денег, чтобы избавиться от них, так что я приказал огородить место и вырубить деревья на юге и юго-западе, чтобы уменьшить лес. Ловушки поставлены.

В течение остальных двухсот лет семья предпочитала не замечать огромный дикий лес. Мне было трудно понять и поверить в это, но капитан Райхоуп даже не вспоминал об области, лежавшей между этими странно названными полями.

Для него это был «лес», люди избегали его, пользовались дорогами вдоль края, но никогда не заходили внутрь. «Лес» существовал. Всегда. И жизнь шла вне его.

Он показал мне запись от 1536 года – или, может быть, 1537-го, дата была неясно написана. Тогда семья Райхоуп еще не владела этой землей, и он просто хотел похвастаться намеком на знакомство с Генрихом Восьмым. Однако там говорилось и о странных особенностях райхоупского леса:

Его величество наслаждался охотой в компании четырех придворных и двух дам. Было выпущено четыре сокола. Король скакал по диким полям, радуясь опасной охоте и, ничего не боясь, проехал через подлесок. Он вернулся в Особняк только в сумерки, самолично убив оленя. В лесу Его величество говорил о призраках и повстречал фигуру, одетую на манер Робин Гуда, которая выпустила в него стрелу. Король пообещал поохотиться в поместье и в следующем сезоне.

* * *

Как-то раз, вскоре после Рождества, я варил для себя обед и внезапно ощутил рядом с собой движение. На мгновение я перепугался, сердце испуганно забилось, и я резко повернулся.

Никого. Однако движение осталось, мерцающее колебание на краю зрения. Я пробежал через весь дом, влетел в кабинет, уселся за стол и, тяжело дыша, вцепился в полированную деревянную столешницу.

Движение исчезло.

И тем не менее я явственно чувствовал присутствие, и чем дальше, тем больше. Мое сознание начало взаимодействовать с аурой лесной страны, и на краю зрения появились первые мифаго, беспокойные, плохо сформированные образы, которые, однако, жаждали моего внимания.

Отец использовал «передний мостик», странную машину, атрибут Франкенштейна, дававшую возможность его стареющему мозгу генерировать «сохраненные» мифы из подсознания. Его дневник, записи экспериментов с Уинн-Джонсом и слова Криса – все они намекали, что более молодой организм может взаимодействовать с диким лесом намного проще и быстрее, чем отец мог себе представить.

В кабинете я укрывался от этих галдящих устрашающих форм. Темные щупальца леса достигали передних комнат – кухни и столовой, – проходили через душную гостиную и пытались пробраться в кабинет, но что-то мешало их настойчивым попыткам.