Лес богов - [6]

ПЕРВАЯ НОЧЕНЬКА

Мы прибыли на место неизвестного назначения в полночь. Высадили нас из грузовика. Выстроили у огромного красного каменного здания, обсаженного деревьями…

Да… Если придется тут жить, то по кровати мы, верно, получим. Комнаты, надо думать, давно приготовлены. Неужто их будут готовить сейчас? Не может быть. Немцы всегда были хорошими организаторами. О нашем прибытии, должно быть, сообщили заранее, как в Тильзите…

Но наши прекраснодушные мечтания внезапно развеялись, как дым. Черт знает, откуда вылез эсэсовский молодчик, долговязый нос — как лопата. Он что-то пробурчал и прошелся кулаком по нашим носам.

— Тьфу, — сплюнул узник, награжденный ударом в скулу — что за странные обычаи?

Впереди маячат высокие ворота опутанные колючей проволокой. Висит загадочная будка. Над ней красная лампа. Разинув пасть, из будки смотрит пулемет или какая-нибудь другая гадость, похожая на него… За будкой за воротами тянется длинный узкий двор, обставленный этакими сметными избенками. Будки не будки, сараи не сараи. Ночью и не разберешь, что за чертовщина.

Из глубины двора неожиданно вынырнули двое в черном. Размахивая толстыми палками, они быстро подбежали к нам. Один — опоясанный ремнем верзила хриплый как поющий дракон из немецкой оперы «Зигфрид». Другой низенький, из породы головастиков тварь, изъяснявшаяся с сильным польским акцентом.

Чудовищный окрик погнал нас к нелепой лачужке, оказавшейся, как ни странно жильем. Черные ночные призраки остановились у дверей. Один — справа, другой слева.

Зигфридовский горлодер смачно гаркнул:

— Тюфяки тащите из одного барака в другой. Я и Юргутис стояли в первом ряду. Мы и открыли шествие через таинственные двери охраняемые двумя черными стражниками.

— Поторапливайся ты, старый верблюд, — две палки хлестнули по спине Юргутиса.

— А ну, быстрее, дохляк! — Я получил прозвище и вдобавок пару ударов по затылку.

Мы не были исключением. Все получили положенную порцию.

Старый верблюд, — бац палкой. Сукин сын, — хлоп палкой.

Палка всех уравняла в правах. Отведали ее все, не считая одного-другого ловкача сумевшего подобно серне, проскочить сторонкой.

Гм… довольно странные обычаи. Предпочитаю азиатский способ приветствия: потереться носами при встрече.

Хлоп хлоп, хлоп… Каждый раз в дверях — удар палкой. Наконец мы научились подсовывать матрац вместо загривка. К сожалению, опыт пришел поздно: матрацы уже снесены в барак.

Опять раздалась хриплая оперная команда:

— Марш внутрь в барак. Литовцам лечь справа, полякам слева, белорусам посередке.

Надсмотрщики словно кариатиды, застыли у дверей. Каждый хотел как можно скорее проскользнуть мимо них и спрятаться за чужой спиной в бараке. Когда пару сот человек захлестывает такое желание — обычно страдают двери, особенно если они узкие. На сей раз больше пострадали палки: сломались о наши спины бедняжки.

Куда же мы попали? В сумасшедший дом или к черту на рога?

Повалились, сгрудились, как попало, как кому удалось, вопреки предписанию все вперемешку — и литовцы, и поляки, и белорусы. Ну-ну посмотрим, что будет.

Молодчик из породы головастиков объявил во всеуслышание: он сегодня будет нашим начальником, а тем кто посмеет ослушаться… ого-го!

Сия параша для отправления одной надобности, эта — для другой. Кто посмеет смотреть в боковое окошко или ломиться в него, тот, чертово отродье, будет тут же на месте зажарен, как гусь.

Распорядившись, головастик принялся вертеться у параш; он стучал сапогами, бранился, что-то бормотал, сопел. Потом умолк.

— Может, дрыхнет, сатана? Мы потихоньку вздохнули.

Куда там! Он вдруг особенно цветисто выругался и снова заюлил:

— Эй вы, такие-сякие, потомки двуногой и четвероногой сволочи, рвань грязная, — обратился он к нам — у кого есть золото? У кого часы? Деньги? Все равно отнимут. Самый разумный выход — отдать их мне. Я и салом не погнушаюсь. Хлеба мне не нужно — можете поделить между собой. Ну, у кого есть часы? У кого золото?

Глас вопиющего в пустыне.

Двести человек лежат, словно мертвые мухи. Никто не отзывается, никто ничего не дает.

— Эй, вы, сукины дети выкладывайте часы! Взбешенный неучтивостью, он принялся шагать по нашим телам. Странный способ прогулки. Без разбору ставит ноги кому на грудь кому на голову, кому на живот. Да еще помогает себе палкой — надо же на что-нибудь опереться, — в бараке темно он ведь чего доброго, и упасть может!

— Что ты молотишь сапогами головы иуда, — завопил кто-то.

— Отдай часы, раззява!

Подозрительная возня… Учащенное дыхание двух человек. Бешеное рычание сквозь зубы… Что он затеял?

Вдруг — глухой удар. Что-то тяжелое и мягкое шлепнулось о парашу, полную добра и упало на землю.

— Собачьи ублюдки! Кто меня в живот пнул? Кто тут лягается, какой бешеный верблюд? Отвечай, рвань!

Молчание. Никто не признается в оскорблении действием столь величественного брюха. Молчание.

— Последний раз спрашиваю, выродки кто? Ищи дураков… Темно, никто ничего не видел! Нету среди нас… ни легавых, ни дураков.

— А-а-а так? Я вам покажу… Что он замышлял? Никто не знал.

— О, Иисус Мария! Господи! — послышались в темноте вопли.

Не рискуя шагать по телам, разъяренный головастик обрушился палкой на лежавших возле параши, на всех кого мог достать.