Лес богов - [20]

Вопросы серьезные, медицинские. Наконец: какие у тебя зубы? Выпали сами или их вышибли при каких-нибудь обстоятельствах. А главное, нет ли у тебя золотых коронок? Если есть, — сколько, какой ценности?

Остряки утверждали, что переписчики анкету заполняют только движимые любовью к золотым зубам. В прочих сведениях никакой необходимости не было. А зубы — особая статья.

Каторжники — частная собственность эсэсовской организации. Золотые зубы — их важнейшая составная часть. Она непосредственно входит в золотой фонд СС. Если твои зубы зарегистрированы в книге, то ты обязан беречь их, как зеницу ока. Не обменивай на хлеб, следи, чтобы их не сперли. За пропавший золотой зуб ты отвечаешь как за кражу слитка золота из неприкосновенного эсэсовского запаса. Зубы только временно дислоцированы у тебя во рту. Сдохнув, ты должен добросовестно и честно вернуть в казну имеющееся при себе имущество, в первую очередь золотые зубы. Медицинский осмотр будущего покойника обычно исчерпывался проверкой зубов. После смерти их вырвут изо рта, впишут в книгу и отдадут в казну, если, конечно, их никто не стащит.

К сведению отправляющихся в лагерь: зубы оставляйте дома, Во-первых, в лагере с ними делать нечего. Во-вторых, они лишняя обуза. С ними хлопотно и опасно. Будь всегда настороже, гляди, как бы их кто-нибудь не высадил. И челюсть свернут, и золото стащат. А за пропажу казенного золота ты еще ответишь по всей строгости закона.

В лагере гораздо лучше без зубов.

После описи нас тотчас приспособили к делу. В обед мы разносили суп. Суп надо взять в кухне. Впервые попав сюда, не сразу разберешься, куда следует идти и где нужно остановиться, где дадут суп. Тебе никто ничего не объясняет. Кухонные деятели — раскормленные, как свиньи, смотрят на новичков, явившихся за супом как на своих заклятых врагов. Ругают их на чем свет стоит. Не только ругают, но и прочность метловищ и поварешек на темени испытывают, подкованными сапогами расторопность воспитывают. Как будто новички готовят покушение на безопасность кухни, на целостность кипящих котлов. После такого приема вылетаешь из кухни затюканный, одурелый, словно из разбойничьего притона.

Железный бак с супом. Мы его несем вдвоем. Он небольшой, пятидесятилитровый, но страшно неудобный. Тонкая ручка давит, режет пальцы, жжет. Руку так и выворачивает из плеча. Расхлябанные клумпы не держатся на ногах. Спотыкаешься, разбиваешь ноги. Горячая жидкость брызжет на израненные ноги, на руки… От этого спотыкаешься еще чаще… Ужасно трудно нести проклятущий суп!

Наш провожатый — дородный бандит, представитель власти. Арестант, конечно. Он сопровождает нас и матерится. Мы принесли и поставили на место бак. Боров тотчас обрушил кулаки на мою голову, — За что? Почему? Чем не угодил?

Ответ я получил в виде дополнительной порции оплеух.

Вопросы в лагере запрещены. В лагере надо быть психологом и пророком, обладать даром предвидения. Надо уметь догадаться, что может взбрести в голову какому-нибудь бандиту, чего хочет душенька всякого головореза, приставленного к тебе. А не знаешь — получай, пока научиться угадывать.

От подзатыльников и я прозрел. Оказывается, по прихоти жирного борова я должен был пройти с баком еще три шага. Три шага!

После обеда началась новая поголовная перепись. На сей раз самая существенная, самая серьезная. Опись производило учреждение, называвшееся «Arbeitseinsatz», то есть распределяющее на работу.

Имя. Фамилия. Год смерти бабушки. Главное: что умеешь делать? — вопрос жизни или смерти, вопрос, решающий судьбу узника.

Сапожники, портные, плотники, столяры, кузнецы, слесари, монтеры, электрики, стекольщики механики, штукатуры, каменщики, брадобреи и другие ремесленники-профессионалы чаще всего получали работу по специальности. Почти всегда они трудились под крышей. С самого начала ремесленники попадали в привилегированное положение. Они могли кое-как перебиваться. В дальнейшем, освоившись с порядками в лагере, ремесленники получали работу на стороне, дополнительные доходы и превращались в лагерную аристократию.

Среди нас нашлись два или три бухгалтера. Их устроили на легкую работу в помещении. Объявился один экономист-калькулятор. И ему повезло. Он обосновался в канцелярии, где промышлял как незаменимый рассказчик анекдотов. Врач-терапевт профессор, только через полтора месяца был определен в больницу, — лечить заключенных. Остальные интеллигенты — судьи, ксендзы, профессора писатели, ученые-естествоведы, директора гимназий, инженеры, экономисты — чего все они стоили с точки зрения концлагеря?

Мой приятель Йонас, кальвинист из Биржай выдал себя за пивовара. Да и самогон мол у него недурно получается…

Услышав о такой специальности, представители властей усмехнулись. Они отметили ее в отдельной книжке. Но в общих списках перед фамилией кальвиниста оставили пустую графу. Впоследствии способности моего приятеля были оценены по достоинству лагерной знатью и новая профессия пошла ему впрок…

— А ты что умеешь делать? — спрашивает меня распределитель работ.

— Не слишком много, — вытягиваюсь в струнку — На машинке могу печатать… Больше двадцати лет пишу… Стихи, драмы. Могу преподавать основы драматургии. Сумел бы, пожалуй, и по системе Станиславского… Кое-что в режиссуре смыслю. Когда-то пробовал организовать театр, студию…