Лес богов - [104]

Идти было невыносимо трудно. Мне — с двойной ношей, а Витаутасу с температурой сорок. И все же он был крепче меня. Витаутас еще помогал мне нести узел Маргольца.

Мы едва плелись и проклинали болтуна Мюллера. Чтоб он сдох. А ему и горя мало. Только и слышно: «Марш-марш-марш!»

— Пшел ты к черту! — чаша моего терпения переполнилась.

— Что? Что ты сказал? — удивился Мюллер.

— Пшел к черту! — еще раз объяснил ему Витаутас.

— Хо-хо-хо! — захохотал Мюллер. — Зачем к черту? Скоро будет Лауенбург.

В Лауенбурге остановив первого попавшегося гражданина Мюллер сказал:

— Я, знаете ли, веду каторжников из Штутгофа. Они славные люди. Не воруют и не режут. Черт знает, за что они попали в лагерь. Вы может быть, видели колонну, пришедшую из Штутгофа?

Гражданин пожал плечами. Он ничего не видел. Находчивый Мюллер не растерялся. Он остановил бабу и пропел ей то же самое:

— Я, видите ли, веду каторжников из Штутгофа. Они славные люди. Не воруют и не режут. Черт знает, за что их упрятали в лагерь. Вы ненароком не заметили пришедшую из Штутгофа колонну заключенных?

И баба пожала плечами.

Мюллер бегал по городу. То он останавливал бабу, то какого-нибудь полицейского, то праздного зеваку, каждому он болтал одно и то же.

Любому встречному и поперечному фельдфебель обязательно рассказывал всю нашу подноготную. Он подолгу выламывался перед какой-нибудь бабенкой, размахивал руками у нее под носом и божился, что он старый солдат и что все будет в порядке.

Мы же, согнувшись под ношей, стояли и ждали, пока проклятый болтун Мюллер не выговорится. Он, должно быть, думал что мы очень довольны: он, мол, создает нам рекламу, чего же еще. Каждого уверяет, что мы не воры и не головорезы!

— Повел бы ты лучше нас в тюрьму или в полицию! — орал на него выведенный из терпения Витаутас. — С таким дурнем толку не добьешься.

— Куда? В полицию? Извольте. Я и сам думал в полицию. Марш-марш в полицию, марш!

Но по пути в полицию Мюллер снова задержал какую-то бабу и снова заладил:

— Я, знаете ли, веду двух каторжников. Из Штутгофа. Они сла-а-вные парни. Не воры и не головорезы. Черт знает, за что их посадили в лагерь. Я, знаете ли, поехал с ними на телеге, а вся колонна пошла пешим ходом. Куда она ушла, черт знает. А я, ей богу, не знаю. Не скажешь ли, милая, где тут находится полицейский участок?

Баба указала дорогу. Но Мюллер был не простак. Он ей не поверил и, встретив другую горожанку, принялся за свое:

— Я, знаете, веду двух каторжников из Штутгофа. Они сла-а-вные люди. Не воры и не голово-о…

— Ах ты, боже мой, боже, когда же ты, наконец, заткнешься, сатана проклятый?

Поклявшись каждому в полицейском управлении, что мы не воры и не головорезы, Мюллер пристал к секретарю. Он с ним проговорил около получаса и, торжествующий, вернулся обратно.

— Наша колонна ушла в РАД — трудовой лагерь рейха, недалеко от деревни Годдентов. Надо и нам идти в лагерь. Марш, марш туда!

— Куда? — спросили мы удивленно.

— Недалеко, всего восемь-десять километров от города.

— Провались ты сквозь землю, я отсюда не уйду, — выругался Витаутас и растянулся вдоль коридора. Поперек он лечь не мог. Рост не позволял.

Рядом с Витаутасом примостился я.

Мюллер топтался вокруг нас и без передышки бормотал:

— Марш-марш, марш…

Правда, сам он не видел особой необходимости двигаться дальше.

— Не пойдем мы отсюда никуда. Делай что хочешь.

— Эй вы, ну-ка марш, марш-марш!

— Свинья — ответил ему Витаутас и отвернулся к стене. Мюллер не был в состоянии справиться с нами своими силами. Он вызвал подкрепление. На помощь проклятому болтуну пришел секретарь полицейского участка, старый толстый немец.

— Уйдите, тут вам оставаться нельзя — беззлобно сказал он.

— Куда же мы пойдем? — закричали мы. — Идти не можем, больны. Если в участке запрещено ночевать, посадите нас в тюрьму.

— Но и в тюрьму я не могу вас посадить!

— Тогда поступайте, как знаете… Мы отсюда ни шагу. Или обеспечьте нас телегой. Может быть, доедем.

— С большим удовольствием дал бы, но у меня ее нет. Никакого вида транспорта нет. Немецких женщин и детей эвакуировать не на чем, а вас тем более.

— Раздобудьте из-под земли, на то вы и полиция. Из Литвы вы нас смогли сюда притащить, а теперь вдруг не можете…

— Не я вас притащил. Я не виноват.

— А мы чем виноваты?.. Стоит нам выйти из города, и мы замертво свалимся. Мюллер нас пристрелит. (Мы даже не величали его теперь фельдфебелем.) На кой черт нам мучиться идти, когда он может отправить нас к праотцам без пересадки, тут же на месте? Стреляй Мюллер, гром тебя разрази, стреляй! Живо!

— Хо-хо-хо — заржал Мюллер. — Нашли стрелка. Когда я в вас стрелял?

— Не хватало еще, чтобы ты в нас стрелял, дурень!

Секретарь полицейского участка, просто-таки просил нас… Он просил уйти из города километра полтора. Там, мол, есть небольшая деревня. Он обещал дать Мюллеру записку, по которой тот сможет реквизировать у крестьян подводу и везти нас дальше.

— Хо-хо-хо — загоготал Мюллер. — Мы еще покатаемся.

Полиция в образе секретаря участка апеллировала к нашему благоразумию. Пристало ли нам, каторжникам с ней препираться?

Мы спокойно прошли по городу в сопровождении специального полицейского — это для того, чтобы Мюллер не задерживался по пути и не стрекотал без меры. За городом мы снова остались в обществе нашего болвана. В деревне началась та же самая канитель. Фельдфебель останавливал каждого встречного и поперечного и подробно излагал всю нашу историю.