Лепестки на ветру - [33]

– Ты и Крис, – с горечью сказала я. – Вам легко сказать – простить и забыть, вы ведь не были жертвами, а я была. Я потеряла младшего брата, который был мне как сын. Я любила Кори, а она забрала его жизнь. За это я ее ненавижу! Я ненавижу ее по миллиону причин, поэтому не учи меня прощать и забывать, она должна заплатить за то, что совершила! Она лгала нам, предала нас самым постыдным образом! Она не позволила нам узнать, что дед умер, и продолжала держать нас взаперти девять месяцев, девять долгих месяцев, и все эти бесконечные месяцы мы питались отравленными пончиками! Поэтому ты не смеешь говорить мне «прости и забудь»! Я не знаю, как простить и забыть! Я знаю только, как ненавидеть! А ты и представить не можешь, что такое ненавидеть так!

– Не могу? – спросил он без всякого выражения.

– Не можешь!

Он притянул меня к себе, усадил на колени, и я разрыдалась. Слезы текли ручьями по моему лицу, а Пол утешал меня, как утешал бы отец, легонько целовал и гладил своими большими добрыми руками.

– Кэтрин, у меня тоже есть своя история. В чем-то она так же ужасна, как твоя. Может быть, если я расскажу ее, тебе пригодится что-то из моего опыта.

Я уставилась на него. Он слегка придерживал меня, когда я повернулась.

– Ты хочешь рассказать мне о Джулии и Скотти?

– Да. – В его голосе послышались жесткие нотки.

Взгляд его был устремлен на вымытые дождем окна, а рука его, найдя мою, крепко ее сжала.

– Ты думаешь, только твоя мать совершила преступления против тех, кого она любила, но ты ошибаешься. Это происходит каждый день. Иногда это делается ради денег, но бывают и другие причины. – Он помолчал, вздохнул, а потом продолжил: – Я надеюсь, что, когда ты услышишь мой рассказ, ты отправишься спать и забудешь о мщении. Если нет, ты нанесешь себе такой удар, которого тебе не нанес бы никто.

Я не верила этому, потому что не желала верить. Но мне очень хотелось услышать рассказ о том, как Джулия и Скотти умерли в один день.

Когда Пол начал говорить о Джулии, я боялась услышать конец истории. Я зажмурила глаза и хотела, чтобы и уши мои ничего не слышали: мне не надо было новых мучений, мне хватало одного умершего маленького мальчика. Но Пол делал это ради меня, чтобы спасти меня, как будто что-то могло меня спасти.

– Мы с Джулией были влюблены друг в друга с детства. У нее никогда не было другого парня, а у меня – другой девушки. Джулия принадлежала только мне, и я давал это понять всем остальным. Я никогда не давал ни себе, ни ей возможности узнать, каким может быть общение с другими, и это было ужасной ошибкой. Мы были так глупы, что считали, будто наша любовь продлится вечно. Мы были преданны друг другу, мы писали друг другу письма, хотя она жила в нескольких кварталах от меня. Год от года Джулия становилась все красивее. Я думал, что я самый счастливый парень в мире, а она считала меня совершенством. Каждый из нас возносил другого на пьедестал. Она собиралась стать идеальной женой врача, а я – идеальным мужем, мы хотели иметь троих детей. Джулия была единственным ребенком, и родители ее боготворили. Она обожала отца и говорила, что я похож на него.

Здесь голос его напрягся, как будто он собирался заговорить о чем-то очень наболевшем.

– В день ее восемнадцатилетия я надел на палец Джулии обручальное кольцо. Мне тогда было девятнадцать. Когда я был в колледже, я все время думал о ней и о том, какие мужчины обращают на нее внимание. Я боялся, что кто-нибудь уведет ее от меня, если мы не поженимся. Поэтому в девятнадцать лет она вышла за меня замуж. Мне было двадцать.

Слова его звучали горько, взгляд был направлен в пустоту, а руками он крепко вцепился в меня.

– Джулия и я множество раз целовались, всегда держались за руки, но она никогда не позволяла мне никаких интимных ласк, с этим надо было ждать до свадьбы. У меня был сексуальный опыт, но небольшой. Она была девственницей и думала, что я тоже девственник. Я вполне серьезно относился к брачным клятвам и собирался стать именно тем мужем, который сделает ее счастливой. В нашу брачную ночь она два часа переодевалась в ванной. Она вышла оттуда в длинном белом халате, и лицо ее было белым, как этот халат. Она, без сомнения, была в ужасе. Я убедил себя, что буду таким нежным и любящим, что ей понравится быть моей женой. Ей не понравился секс, Кэти. Я делал все, что мог, чтобы возбудить ее, а она лежала съежившись, с широко открытыми, полными ужаса глазами, и завизжала, когда я попытался снять с нее ночную рубашку. Я прекратил попытки и решил, что попробую снова на следующую ночь, но она умоляла дать ей немного времени. На следующую ночь было то же самое, только хуже. «Почему, ну почему ты не можешь просто лежать рядом и обнимать меня? – спросила она со слезами в голосе. – Почему все должно быть так отвратительно?» Я сам был почти ребенком и не знал, как справиться с такой ситуацией. Я любил ее, я хотел ее, и в конце концов я ее изнасиловал, во всяком случае так она всегда говорила. И все же я любил ее. Я любил ее большую часть своей жизни и не мог поверить, что сделал неправильный выбор. Поэтому я начал читать все книги об искусстве любви, какие только мог найти, я использовал все возможные приемы, чтобы возбудить ее, чтобы она меня захотела, а это вызывало только отвращение. Закончив медицинский колледж, я начал выпивать и, будучи в таком состоянии, нашел другую женщину, которая была рада видеть меня в своей постели. Все эти годы Джулия держалась отчужденно, убирала дом, стирала мое белье, гладила мои рубашки и пришивала мне пуговицы. Она была такой милой, такой желанной, такой близкой, что иногда я принуждал ее, хотя она и плакала потом. И вот она обнаружила, что беременна. Я был счастлив и думал, что она тоже. Не было ребенка более любимого и обласканного, чем мой сын, и, к счастью, он был из тех детей, которых не испортить избытком любви.