Леопард - [49]

В этих заброшенных апартаментах у комнат не было ни своего лица, ни имени; подобно первооткрывателям Нового света, они сами нарекали их именами, которые являлись плодом взаимных усилий. О большой спальне, где в алькове сохранился похожий на привидение остов разукрашенной кровати под балдахином из скелетов страусовых перьев, они вспоминали, называя ее «комнатой испытаний»; лестничку со ступенями из ветхих и дырявых досок Танкреди назвал «лестницей счастливого спуска». Не раз случалось, что они и в самом деле не знали, где находятся: от бесконечного кружения, частых возвратов на одно и то же место, от бега взапуски и долгих пауз, наполненных шепотом и ощущением близости, они теряли ориентировку; тогда им приходилось высовываться из окон с выбитыми стеклами, чтобы по виду дворика или перспективе сада определить, в каком крыле замка они находятся.

Но иной раз не помогало и это; иногда окна выходили не на один из больших дворов, а на какой-нибудь внутренний закоулок, никогда прежде не виденный и безыменный; воинственными приметами такого места были кошачий помет либо кучка макарон в томатном соусе, то ли выброшенных, то ли выблеванных кем-то, да еще глаза ушедшей на покой горничной в окне напротив.

Как-то в полдень они обнаружили в шкафу четыре «музыкальных ящика», из тех, которыми так увлекалась чувствительная наивность восемнадцатого века. Три из них, покрытые пылью и паутиной, не издавали ни звука, но последний, в футляре из темного дерева, сохранился лучше других и его медный, исколотый иголками цилиндр заработал, а приподымавшиеся кверху стальные язычки вдруг исполнили легкую, изящную мелодию: то был знаменитый «Венецианский карнавал»; они целовались в ритмичном согласии с этими звуками разочарованного веселья, а когда разжались объятия, они с удивлением заметили, что музыка уже давно прекратилась; поцелуи лишь шли по следу, оставленному этим музыкальным привидением.

В другой раз их ждала неожиданность совсем иного рода. В одной из комнат старых покоев для гостей они обнаружили за шкафом потайную дверь; столетней давности запор быстро поддался их пальцам, которые не без приятности касались друг друга при совершении взлома; за нею показалась крутая узкая лестница с мягкими поворотами и ступенями из розового мрамора, а вверху еще одна дверь с толстой ободранной обивкой, она была открыта; дверь вела в маленькую квартиру, странную и порочную — шесть маленьких комнат расположились вокруг небольшой гостиной, пол в комнатах и гостиной был из белейшего мрамора с небольшим уклоном в сторону бокового желобка, на низких потолках причудливая цветная роспись по штукатурке, к счастью отсыревшей настолько, что ничего нельзя было разобрать; на стенах — потускневшие зеркала, подвешенные слишком низко, причем на одном из них трещина на самой середине; вокруг Зеркал искривленные подсвечники восемнадцатого века. Окна выходят на уединенный дворик, похожий на дно глухого и слепого колодца, откуда падает сумеречный свет.

В каждой из этих комнат и в гостиной слишком широкие диваны со следами разодранной шелковой обивки, торчащими гвоздями и спинками в пятнах, камины с тонкой и сложной мраморной резьбой — изображения сведенных судорогой нагих тел, изуродованные ударами яростного молотка.

От сырости стены сверху донизу покрылись пятнами, на высоте человеческого роста эти пятна принимают странные очертания, кажутся необычно мрачными и густыми.

Танкреди, встревоженный всем этим, не хотел, чтоб Анджелика касалась своими руками шкафа, вделанного в стену гостиной; он открыл его сам. Огромный шкаф был дуст, в нем обнаружили лишь сверток из грязной ткани, запрятанный в углу. В нем оказался пучок хлыстов и плеток из бычьих жил, некоторые с серебряной ручкой, другие до середины обтянуты изящной и очень старой шелковой материей, белой в голубую полоску с тремя рядами черненьких пятен; кроме того, в шкафу обнаружились какие-то металлические орудия непонятного назначения.

Танкреди стало страшно, здесь ему стало страшно и самого себя.

— Пойдем, дорогая, право же тут нет ничего интересного.

Они плотно прикрыли дверь, молча спустились по лестнице, поставили на место шкаф, и весь этот день поцелуи Танкреди были почти бесплотными, словно он целовал ее во сне иди ради искупления греха.

По правде говоря, наряду с леопардом на щите хлыст был одним из наиболее часто встречавшихся в Доннафугате предметов. На следующий день после открытия загадочных комнатушек влюбленные наткнулись еще на один хлыст. Впрочем, это произошло не в безвестных покоях, а в весьма почитаемых апартаментах, названных залом Святого герцога, здесь в середине семнадцатого века один из Салина устроил себе нечто вроде домашнего монастыря, где каялся в грехах и намечал маршрут, который должен был привести его на небо. То были маленькие комнаты с низкими потолками, простым каменным полом и стенами, старательно выбеленными светлой известкой, как в домах у самых обездоленных крестьян. Крайняя из них выходила на балкон, откуда можно было разглядеть желтые просторы громоздившихся друг на друга и погруженных в печальный свет поместий князей Салина. На одной из стен висело огромное, больше натуральной величины распятие; глава пригвожденного Бога достигала потолка, окровавленные ноги касались пола, рана на ребрах походила своими очертаниями, на рот, которому — жестокость помешала произнести последние слова спасения.